В Новороссийске мы с моим инженером пошли гулять по городу. Было 22 декабря, но солнце жгло немилосердно, и было жарко даже в летнем пиджаке. Но только лишь мы миновали туннель и очутились в открытом поле за горами, погода сразу изменилась, повеяло холодом, через окна засвистел ветер. Наутро мы в Ростове.
Опять на Дону и на Кубани
Распростившись с любезным моим спутником, прежде всего отправляюсь в Государственный банк насчет займа. Управляющий господин Гульбин
[344] очень любезен, и с ним уладить дело нетрудно. Видимо, он сам гордится своим детищем – новоиспеченной экспедицией государственных кредитных билетов. Действительно, по виду кредитки очень хороши, не хуже царских. Уговариваемся с ним, что он вышлет в Крым 100 миллионов рублей в четыре приема по 25 миллионов в месяц.
Остается уладить дело в Новочеркасске с донским правительством.
Припоминаю при этом рассказ Л. Ф. Давыдова
[345], директора кредитной канцелярии, как он перепугал известного заграничного банкира, обещав ему рассказать в газетах, как легко за завтраком или на прогулке, в коляске, с сигарой в зубах заключаются многомиллионные займы за границей.
Чтобы покончить с займом, решаю вечером ехать в Новочеркасск, где помещается донское правительство. На вокзале соображаю, что уже 23 декабря и что завтра сочельник: быть может, у правительства не будет приема. Решаю на несколько дней праздников проехать в Луганск к своим родным, где, кстати, прозондировать почву и о хлебных запасах.
В Луганск попадаю лишь на первый день Рождества. Гор-ы
[346] встречают радушно, и Серафима Константиновна тронута до слез. Однако наедине рассказывает мне, как неприветливо встретили ее и как ей было тяжело здесь жить. Она еле добралась до них из Царского Села, распростудившись сама и простудив ребенка, свою внучку. По обыкновению, дорогой растеряла весь свой багаж, отправила его совсем по другому адресу, под Одессу, и теперь осталась в одном платье. Прошу ее на другой же день заплатить Гор-мам за стол. По-видимому, это их пристыдило, и они усиленным радушием старались загладить прежнюю горечь сестры.
Но Серафима Константиновна очень отходчива и готова по-родственному встретить Новый год.
1919 год встречаем после спектакля в клубе с хорошим ужином. Однако вечер выдался какой-то нелепый: с одной стороны, оркестр исполняет «Боже, царя храни» и публика кричит «ура», а с другой – комендант объявляет нам, что мы все арестованы, ибо пропустили двенадцать часов ночи – предельный час возвращения домой по улицам, согласно его распоряжению. Мы в тревоге. Но хозяин гостиницы укрывает нас в номере, пока не затихает сутолока. Позже он дает нам в провожатые офицера, и по дороге мы узнаем от него, что большевики стоят под Луганском и возьмут его, как только немцы выйдут из города.
На другой же день мы с Серафимой Константиновной и Мусей поторопились уехать из Луганска в Новочеркасск. Гор-ы в какой-то нерешительности, но все же обещают догнать нас в Ростове.
Путешествия с багажом и с ребенком при нынешних условиях очень тяжелы: всю ночь мы просидели на вокзале, на полу, и к утру недосчитались кое-чего из багажа. Еле добрались до Новочеркасска, где опять беда – нет номеров в гостиницах; вообще нет никаких помещений, все переполнены. С большим трудом разыскиваю комнату в какой-то трущобе, в парадной зале какого-то мужика, типичного прасола, с икотой и с кучей ребят. Помещаемся в одной комнате.
По утрам хожу к министрам донского правительства, представляюсь атаману генералу Краснову
[347] и председателю Совета министров генералу Богаевскому
[348]. Все очень внимательны и любезны, особенно министр финансов господин Корженевский
[349]. Заключаем, наконец, договор о займе.
От Новочеркасска до Ростова каких-нибудь 50 верст, и прежде поезда-молнии пролетали тут в час; теперь тащимся по четыре-пять часов. Сообщение очень неудобное, а мне постоянно необходимы и Государственный банк, и другие учреждения в Ростове. Случайно узнаю, что 15 января в Екатеринодар приедут крымские министры. Донское правительство также туда приглашено, и я уговариваюсь с министром финансов Корженевским взять меня с собой в министерский вагон.
Тем временем из Луганска приехали Гор-ы, разыскали нас в Новочеркасске и уговорили переехать с ними в Ростов. Нам здесь так скверно и так неудобно, что мы охотно соглашаемся на этот переезд.
Итак, мы в Ростове, где-то на окраине города, близ Нахичевани, в гостинице «Метрополь», очень плохой, с клопами, с певичками. Ютимся кое-как.
Хорошо, что я заручился разрешением ехать и жить в министерском вагоне: в Екатеринбурге жить совершенно негде. Из Крыма приехали министры: С. С. Крым, Н. Н. Богданов и Бобровский. Туда же приехал и уполномоченный по продовольствию на Кубани господин Данилевский. Он в продовольственном деле – опытный человек, заготовлял продовольствие для армии в великую войну. Он сразу сообразил, что на Кубани с этим делом ничего не выйдет. По-видимому, он не сочувствовал и самому составу крымского правительства. Ссылаясь на свои личные дела, он решительно отказался оставаться уполномоченным Крыма на Кубани.
Моя миссия на Дону по совершению займа была закончена. Хлебных запасов на Дону никаких не оказалось, и донское правительство само было озабочено разысканием хлеба и фуража. На Дону мне никакого дела не оставалось.
Думаю, что по инициативе Н. Н. Богданова мне предложили занять место уполномоченного по про довольствию на Кубани, причем для продовольственных операций мне поручено было получить из ростовской конторы Государственного банка 5 миллионов рублей за счет крымского правительства. Вознаграждение было условлено в 3000 рублей в месяц.
При моем назначении я тотчас вспомнил, что и Гор-в, скрывшийся с нами от большевиков из Луганска, остался без всяких средств, и я выговорил у крымского правительства право иметь помощника с содержанием в 1000 рублей, имея его в виду на эту должность.
К этому времени экономическое совещание крымских, донских и кубанских делегатов закончилось после бесплодных разговоров с представителями Доброармии. Мы могли возвратиться в Ростов. Я спешил поделиться вестями о назначении моем и Гор-а в Екатеринодар.
