Впоследствии, когда с С. С. Крымом произошел скандал на пароходе Русского общества, я понял, почему его так трудно было повидать в Ялте: ясно, что он никому не показывался, выжидал хода событий.
Нельзя сказать, чтобы семья родных нам обрадовалась; к тому же у них не было свободного помещения, и в тот же день я вновь перебрался к старым своим знакомым, но на этот раз они уже поместили меня не в кабинете, как ранее, а в девичьей, маленькой комнатушке около самой входной двери. В этой девичьей я и прожил более года, там и болел. По изумительной скаредности хозяйки, которая была с большими средствами, печи у нас всю зиму не топились ни разу. Зима в 1919 году выдалась в Ялте лютая, с большим снегом, который пролежал целый месяц.
Я грел свою комнатку большой лампой, благо еще можно было доставать керосин. С каждым днем скупость моей квартирной хозяйки все прогрессировала: сначала она отпустила дворника, затем отпустила и кухарку, и во всем большом доме, состоящем из восьми комнат, мы остались одни. Было довольно жутко, ибо Ялта хорошо знала богатство этого дома, как бы хозяйка ни прикидывалась нищей. Сначала она сама все убирала и ставила самовар. Затем ей надоело, и она задумала свалить эти дворницкие обязанности на меня. К этому времени, однако, в ее большом и пустом доме комнаты начали занимать по реквизиции, и с этими новыми жильцами мне довелось уже лучше наладить свою жизнь. Очевидно, они меня не считали за дворника.
Я предполагал сдать все крымские дела или бывшему правительству, или губернскому земству, о чем и написал С. С. Крыму и князю Оболенскому. Однако оба они отказались принять от меня дела, указывая на Особое совещание в Ростове при генерале Деникине. Я решил тогда, отдохнув немного в Ялте, проехать в Ростов в поисках занятий, так как средств к жизни у меня не было никаких.
Я еще из Анапы обращался с письмами в Ростов к Кривошеину, Савичу, Н. Н. Львову и Салазкину.
Откликнулся только один Салазкин, по партии кадетов. Остальные промолчали: ведь они сами были устроены, чего же им было заботиться обо мне? Список моих друзей пополнился: удивительно отзывчивые люди софракционеры!
Прежде чем выехать в Ростов, я получил телеграмму от инженера Чаева, что он просит меня покончить расчеты по обороне Крыма. Но сам он все не приезжал. Прождав его до конца октября, я решил съездить в Симферополь к губернатору Татищеву
[362], чтобы он образовал или назначил какую-либо комиссию, которая могла бы ликвидировать все эти счета.
Двадцать девятого октября я был принят губернатором, не скажу чтобы любезно. В том же самом доме, в том самом кабинете, где два месяца тому назад заседало краевое правительство, губернатор очень саркастически отнесся к самому наименованию «Крымское краевое правительство».
– Что это за правительство? Разве оно вправе было давать вам поручения? Просто деньги у вас надо отобрать, и мы сами с ними распорядимся!
Таковы были результаты моих переговоров с губернатором Татищевым.
А между тем в Крыму находились деньги, выпущенные краевым правительством, и, наверное, в кармане самого губернатора были такие кредитки за подписью крымского правительства, и он считал возможным ими пользоваться, не задаваясь вопросом, что это за правительство.
На другой день я выехал обратно в Ялту.
А все же в Ростов ехать не миновать, ибо в Ялте мне делать нечего и жить не на что. И вот назначен день отъезда. Накануне мы условились с Серафимой Константиновной, чтобы она уложила на ночь все вещи и что рано утром я приеду за ними и мы отправимся на пароходе «Киев».
По дороге к себе на дачу захожу в кафе выпить чашку кофе. Вдали сидит студент, который прислушивается к разговору за соседним столиком об условиях жизни в Ростове.
– Извините, что я вмешаюсь в ваш разговор, – прерывает он их. – Но я только что из Ростова, и ваши сведения не совсем точны! – И он делает им свои указания.
Меня очень заинтересовало расспросить его о жизни в Ростове, и я к нему подсел.
– А вы хотите ехать завтра на «Киеве»? Не советую вам, ибо «Киев» сильно заражен сыпным тифом. Лучше подождать следующего парохода.
А наутро Серафима Константиновна уже связала весь багаж. Она спешит проститься с родными. Хозяйка ее уже предвкушает новых жильцов.
– Никуда мы не едем, надо распаковываться!
Другого парохода нам, однако, дождаться не удалось, он запоздал недели на две. А за эти две недели Ростов пал и занят был большевиками. Разве это не веление судьбы? Все было приготовлено к отъезду, все уложено. И все-таки мы туда не уехали. И к счастью, ибо выбраться оттуда при всеобщей панике и не имея официального положения нам бы не удалось.
Однако на что же жить в Ялте? Узнаю, что здесь еще один мой софракционер, бывший московский городской голова Н. И. Гучков
[363] – уполномоченный Красного Креста по Южному берегу Крыма.
Обращаюсь к нему с просьбой какого-либо платного занятия. По обычаю, и этот софракционер относится к моей просьбе довольно холодно и просит подать мой краткий curriculum vitae
[364].
– Но вы же меня знаете, Николай Иванович, как члена Государственной думы!
– Знаю, но этого мало; надо что-либо более практическое.
И это говорит брат руководителя партии октябристов, где я работал не покладая рук и в Думе, и в печати, и во время предвыборной агитации. Очевидно, здесь ни на какую помощь нечего рассчитывать. Так оно и оказалось впоследствии.
Одна знакомая дама спрашивает меня, состою ли я в Отделе снабжения, где, по ее словам, работает вся знать из беженцев с графом Апраксиным
[365] во главе. Начинаю разузнавать, что это за Отдел снабжения. Не при городской ли или земской управе?
Замечу, что еще раньше господин Келлер, влиятельный в Ялте кадет и земский гласный, предлагал устроить меня в земство. Он же снабдил меня рекомендательными письмами в Ростов. А ведь он был мой противник по партии и совершенно меня не знал, а полагался на Н. Н. Богданова.
Оказалось, что Отдел снабжения находится при Комитете содействия Вооруженным силам Юга России, где председателем действительно состоит граф Апраксин, бывший таврический губернатор, а затем секретарь императрицы Александры Федоровны. В Ялте он, видно, лицо: председатель городской думы, редактор местной газеты.
