Альбия изо всех сил старалась не поддаться нахлынувшим на неё чувствам. Она небезразлична ему! Теперь она стояла, точно зачарованная его голосом и близостью, которая волновала всё её существо. Она не безразлична ему! Альбия ликовала в душе; напряжённое выражение её лица мало-помалу смягчилось; в ясной голубизне глаз вспыхивали искорки радости. Она чувствовала себя намного лучше, дышала свободнее, чем несколько минут назад. Но вдруг новая мысль, мысль о том, что они видятся в последний раз, пронзила её нестерпимой болью.
Альбия бессознательно, непроизвольно сделала движение рукой, будто пыталась удержать Марка. И сразу почувствовала, как её рука оказалась во власти другой, горячей, твёрдой и вместе с тем удивительно нежной... Стены атрия, мраморный бассейн, цветы – всё закружилось перед её глазами; она увидела далёкие звёзды, в какой-то миг склонившиеся к ней, и ощутила, как вся кровь прихлынула к её сердцу и невыносимое желание судорожно сжало её тело.
Чёрные глаза Марка по-прежнему, не отрываясь, смотрели на неё. Их взгляды, оживлённые одной и той же мыслью, встретились. Они стояли, безмолвные, охваченные тем внутренним трепетом, который всегда знаменует рождение великого чувства. Казалось, из души их что-то рвалось, но никто не говорил того, о чём они жаждали сказать друг другу.
В этот самый миг в атрии появилась Кальпурния.
– Марк! Марк! – звала она в отчаянии.
Альбия почувствовала, как горячие пальцы Марка крепко сжали её руку и тут же соскользнули вниз.
– Твой брат бежит от меня! – пожаловалась Кальпурния, и голос её дрогнул от слёз.
По лицу Марка пробежала тень досады.
Он пошёл навстречу заплаканной женщине, приговаривая на ходу:
– Не стоит расстраиваться из-за пустяков, дорогая. Я непременно поговорю с Децием.
Альбию больно кольнуло слово «дорогая», которое любимый голос говорил другой женщине. Она хотела последовать за Марком и Кальпурнией, но увидев Бассу, остановилась. Вещи её были собраны.
Глава 16
В сопровождении безутешной Кальпурнии Марк Блоссий подошёл к стоявшему у дома паланкину и заглянул под опущенные занавески.
– Ты хочешь погубить меня? – тихо сказал он, обращаясь к сидевшему в раздумии Децию.
– Я ждал тебя – и только по этой причине ещё нахожусь на этой вилле. – По красивому лицу Блоссия-младшего разлилось выражение тоски.
– Ты не ответил мне.
– Ах, Марк, неужели ты вправду думаешь...
– Я вижу, что это так, – Марк не дал брату договорить. Голос его звучал холодно, лицо стало мрачным.
– Но, Марк, пойми меня. Кальпурния опостылела мне, – оправдывался Деций. – Я у неё словно в плену.
С этими словами он украдкой, из-за широкого плеча брата взглянул на одиноко стоявшую чуть поодаль женщину. На её заплаканном лице застыло выражение напряжённого ожидания, в глазах читалась мольба.
– Понимаешь ли ты, что лишь благодаря той пылкой страсти к тебе, которой одержима эта женщина, я имею в её лице верного сообщника? – снова заговорил Марк.
Деций передёрнул плечами.
– Должен ли я терпеть преследования Кальпурнии только потому, что ты во что бы то ни стало желаешь добиться свою весталку? Признаться, меня сильно удивляет твоё влечение к этой чистой и холодной, точно снег на вершине Альбанской горы, деве. Не кажется ли тебе, что твоя игра с её обольщением затянулась? Неужели ты так и не понял, что тебе не удастся растопить этот снег? И что твоё терпение никогда не будет вознаграждено?
– Ты ошибаешься, Деций, – произнёс Блоссий-старший чуть охрипшим голосом, – то, что я испытываю к Альбии, нельзя назвать влечением.
Деций посмотрел на него с удивлением, как будто заподозрив, что у него голова не в порядке.
– Не хочешь ли ты убедить меня в том, что... – начав говорить, он вдруг осёкся. Его поразила неожиданная перемена в лице Марка.
– Я люблю Альбию, – сказал Блоссий-старший, твёрдо глядя брату в глаза.
– Ты любишь? – пробормотал озадаченный Деций.
– Я вижу, ты мне не веришь, – Марк усмехнулся грустно, одними уголками губ. – Ты не веришь, потому что ты сам не умеешь любить. Тебе нравится обольщать, потакать своим желаниям и при этом не испытывать никаких чувств. До недавнего времени и я был таким.
– Ты никогда не был таким, – не согласился с ним Деций.
Несмотря на то, что братья Блоссии внешне не были похожи друг на друга, какие-то черты в облике каждого из них указывали на то, что они – люди одного воспитания, одного сорта. Смысл жизни обоих Блоссиев заключался в служении Венере, только это служение выражалось по-разному. Братья любили женщин, но женщины любили их больше. Деций Блоссий, которого природа наделила замечательной внешностью, под чистым и нежным, как у девушки, челом скрывал глубочайшую развращённость, а его пленительно-скромный взгляд таил утончённую порочность. Это был человек, обладавший тем поразительным легкомыслием, которое не допускает ни малейшего раскаяния.
Иным был Марк Блоссий. На первый взгляд он не производил особого впечатления, но чем дольше приходилось общаться с ним, тем сильнее становилась его власть. Вначале он скорее изумлял, нежели нравился, он очаровывал своей загадочностью, в нём было нечто такое, что волною радости гасило малейшую искру сомнения. И вот уже внушаемые им чувства стихийно перерастали в беспредельную самозабвенную страсть и не было сил противостоять его губительному обаянию. В любви он не был ни расчётлив, ни жесток, как его брат, скорее именно в этом чувстве проявлялись те лучшие душевные качества, которыми была богата его натура: благородство и страстность.
– Но скажи, мой добрый брат, когда же ты полюбил её? – В голосе Деция появилась ирония.
Однако ухмылка, уже кривившая его губы, тут же исчезла под горящим взглядом Марка.
– Я не знаю, когда это произошло. Может быть, вчера, а, может, сегодня... Но только я вдруг понял, что Альбия дорога мне... Понимаешь, Деций, это уже не просто желание обладать ею, и это не азарт игрока, жаждущего победы... Мне нестерпимо больно от одной лишь мысли, что я больше не увижу её...
Какое-то время братья молчали. Кальпурния всё ещё терпеливо ждала.
– Ни одна женщина прежде не была для меня тем, чем стала Альбия, – снова заговорил Марк, задумчивым движением откинув со лба упавшие на него волосы. – Она волнует меня, чарует, изумляет... С ней я поверил в существование того, чего не находил в своей жизни, – поверил в добродетель и чистоту. Она настоящее чудо, милый мой Деций! Я думаю о ней, засыпая и пробуждаясь... а это многое значит. Её образ ходит повсюду за мной, он вокруг меня, во мне... Я ревную её ко всему мне неизвестному, ко всему, что скрыто в её недоступном сердце, ревную к богине, которой оно отдано. Так что же это, по-твоему: влечение или любовь?
Деций Блоссий, который был неспособен долго чему-либо удивляться, выслушав признание брата, спокойно спросил:
