На все упреки англичан Екатерина Великая отвечала:
– Денег на прекрасное жалеть негоже. Все претензии к королю Георгу да к парламенту британскому. Воевать меньше надо, тогда и деньги будут в казне. На картины…
– Ну, Матушка, ты даешь! – по-детски восхищался всей этой ситуацией Светлейший, – уверен я, что сделка сия войдет в историю торговли искусством как одна из самых значительных… и наивыгоднейших… Ты, Катя, любому купцу фору дашь!
Он как в воду глядел – сегодня почти каждая из картин этого собрания стоит в десятки раз дороже того, сколько императрица заплатила за всю коллекцию. А были в ней работы Рубенса, Рембрандта, Веронезе, Мурильо…
– Ну, и досадила ты британцам спесивым, до сих пор успокоиться не могут…
– Хрена им! Так же как кошка никогда не выпустит пойманную мышь, так и я никому не отдам коллекцию Уолпола. Это теперь достояние Российской империи и моего Эрмитажа. Ты Рембрандта-то моего видел, Гриша? Гениально! Особенно ветхозаветные сюжеты ему удаются. Я перед ними иной раз подолгу стою, – она усмехнулась, – вернее, сижу уже. Божественно! Душу мне эти полотна прополаскивают…
Оба они были страстные коллекционеры и имели привычку одалживать друг другу картины и статуи из своих коллекций, чтобы «повариться» чуть-чуть, как они выражались, в «шедевральном соку». Так вот «Авраам» и попал в Таврический. Светлейший попросил на время…
…Вертикальный холст, где-то два на полтора метра. Масло. Огромная, закрывающая почти всё лицо сына ладонь отца. Длань. Лапа. Покорно поджатые сыновьи ноги. Юношеское тело, скрючившееся на корявых кореньях и ветках, собранных для жертвенного костра. Ещё немного, и эта ещё живая, розоватая плоть превратится в зловонное обугленное месиво… Растерянные глаза фанатика. Блеклый проблеск надежды во взгляде. Всклокоченный пух безумной бороды. Рука ангела, удерживающая удар. Жертвенный нож завис в падении. Тусклые самоцветы на рукояти. А лезвие ножа живое. Оно остро светится. Смотрит прямо в горло жертве…
Вот оно, читатель, библейское сказание об Аврааме. Бог приказал ему принести в жертву собственного любимого сына, который, кстати, достался ему уже на закате жизни, и потому был особенно дорог. Человеческое понимание отцовской любви и долга подвергается в этой кошмарной коллизии нечеловеческому испытанию. Испытанию верой во всемогущество Бога. Не Всемилостивейшего – Всемогущего…
– Неужели он действительно был готов убить собственного сына? – с содроганием спросила княгиня Долгорукова, положив руки на чрево, в котором тяжело ворочался ее уже третий ребенок. – Принести его в жертву? – Богам всегда приносили жертвы! – с готовностью отозвался принц Шарль де Линь, – во все времена!
Де Линь – один из лучших говорунов Европы того времени, никогда не упускал случая щегольнуть своей эрудицией. Особенно в присутствии прекрасных дам.
– Но заметьте, княгиня, они – боги – частенько милостиво подменяли ее – жертву – в самый кульминационный момент! Сценарий, кстати, весьма распространенный и, я бы сказал, тривиальный. Вспомните хотя бы историю Ифигении из гомеровской Илиады: Артемида в последний момент пожалела девушку и подменила ее ланью, а Ифигению отправила на облаке в безопасную далекую Тавриду…
– Позвольте, принц, но это же языческий сюжет, – с пафосом сказал граф Кобенцль, ревностный католик в десятом поколении, – он неприложим в качестве примера к нашему христианскому мировоззрению!
– А что, по-вашему, жертвоприношение вообще и Исаака в частности хоть как-то укладывается в рамки христианского мировоззрения, граф? – не удержался Потёмкин. Причин, чтобы периодически подтрунивать над напыщенным австрияком у князя было предостаточно…
Австрийский посол граф Людовик Кобенцль был нагл и на вид не очень аппетитен. Толстый, рыжий, он к тому же слегка косил. И уж совсем не отличался опрятностью. Вплоть до того, что это было заметно, даже когда посол был одет в парадный костюм. Тем не менее граф Кобенцль почему-то пользовался благосклонностью покойной императрицы-матери Марии-Терезии и императора-сына Иосифа, хотя никакими большими прирожденными талантами не обладал… И вообще, говоря словами беспощадного шутника де Линя, «он слишком плохо выглядел, чтобы возбуждать в соперниках ревность или беспокоить их честолюбие, и это способствовало назначению его в самые блестящие посольства и даже на министерские посты…»
Но, что поразительно, рыжий австрияк был настолько феноменально самоуверен, что позволял себе вступать в дебаты с самим Светлейшим. Особенно в присутствии княгини Долгоруковой…
Кобенцль замолчал озадаченно. И Светлейший некоторое время наслаждался ситуацией. Потом спросил:
– А что об этом думает наш уважаемый надворный советник?
Цейтлин по привычке пригладил бороду и озадачил всех ещё больше:
– Есть много талмудических толкований причин жертвоприношения Исаака… Но, зная ваше пристрастие к парадоксам, светлейший князь, я хотел бы предложить наиболее парадоксальное из всех…
– Так предложи же, любезнейший Цейтлин! – и Потёмкин в предвкушении увлекательной полемики поставил мощную ногу на сафьяновое кресло, – мы все тут, поверь, трепещем в ожидании.
– Некоторые тексты проводят сравнение этой ситуации с Книгой Иова в Ветхом Завете, – сказал Цейтлин, – проводят параллель, так сказать.
Наступила неловкая пауза…
– Вы ведь помните фабулу этой притчи? Об Иове… – деликатно осведомился он, выжидательно поглядывая на окружающих.
– Помним, помним, Цейтлин, не волнуйся, – ответил за всех Светлейший. И, обращаясь к остальной аудитории, пояснил на всякий случай:
– Книга Иова расположена между книгой Есфирь и Псалтирью в Священном Писании. Это там, где сатана, не к ночи будет сказано, сомневаясь в искренности благочестия Иова, предлагает Всевышнему подвергнуть несчастного самым ужасным испытаниям.
При этих словах кое-кто перекрестился, а у кого-то и глаза загорелись от любопытства. Изида, до сих пор дремавшая на Сашенькиных коленях, чутко приподняла острое ухо и, похоже, стала прислушиваться. А может, Сеньке это просто почудилось. Пристроившись на сафьяновом стуле в глубине гостиной, подальше от опасной картины, он вел бдительной надзор над левреткой. Краем глаза, конечно же. Открыто на Изиду он смотреть побаивался, так как минут пять тому назад, поймав его взгляд, злобное создание, слегка ощерясь, выказало немалых размеров клык. Это, естественно, тут же вызвало в Сеньке страшноватые воспоминания…
Присутствующие, оценив благодарными улыбками исчерпывающее резюме Светлейшего, опять обратили свои взоры на надворного советника.
– Ну и при чем тут злосчастный Иов? – нахмурился князь, озвучивая ещё не заданный, но наверняка пришедший всем в голову вопрос. – И где тут параллель твоя?
– Так же, как и в случае с Иовом, – не замедлил с ответом Цейтлин, – сатана подвергает сомнению верность и искренность Авраама и предлагает Всевышнему его испытать. Сам же при этом искушает Авраама не повиноваться приказу…
