– Тогда женись, сволота хохлатая, не гневи меня!
– Що б запорожец на жидивке одружився? Ну не можно, пан Грыцко!
– А мы ее покрестим! Ты шо, когда свой дрын впендюривал, также за православную веру радел?
– Кажу ж вам, пьяный був, бис попутал…
– «Пьяным черт качает». Покрестим ее и поженим вас. Завтра же. Вот и все.
– Не бувать тому, хучь вбивай!
– Ну, что же, это мысль интересная, хоть и не шибко оригинальная. Не женишься, так тому и быть. На смерть пойдешь. Вот те крест.
Сенька с хрустом расправил плечи, привычно пригладил усы и медленно, даже как-то лениво произнес:
– Я вот одного не можу зрозумить, як ясновельможный пан-князь може до смерти загубити свого переданного сотоварища через нехристь поганую? Може, пан сам боле не з християнинами, а з жидовинами, з врагами христовыми?
В шатре наступило гробовое молчание. Было слышно только, как жужжит одинокая муха, да тяжело дышит охрана. Светлейший встал. Очень медленно подошел к казаку. Рванул на нем рубаху и, ткнув массивным пальцем с перстнями в его голую грудь с маленькой зеленой сафьяновой ладанкой на кожаном шнурке, процедил:
– А то я смотрю, ты у нас шибко большим христианином заделался! Только креста нательного я на тоби штой-то не бачу, може потеряв где, а може пропив… А може, он тоби грудь дюже жжет, а?
И, не услышав ответа, взял Сеньку за оселедец и притянул к себе. Сказал жарким шепотом:
– Как там в песне? «Мине ангел понесе в небо за чуприну»? А хошь, казак, я заместо ангела тебя зараз на небо спроважу? Только там, на небе, мабуть, и места немае буде для тоби, наихристианнейший Семене…
– Трындеть мы усе горазды… – тоже тихо ответил Сенька.
– Тю! – с некоторым удивлением произнес Светлейший, – да ты ж у нас герой, хоть и сволочь. Ну что же. Бывает и такое. Може, желаешь на шабелюках порубиться, «героичный» пан Симеон? Всё честно буде. Як дуель. Слово шляхтича Потёмкина. Ось тоби шанс – князя зарубать, а?
Глаза казака на миг сверкнули злым бирюзовым огнем. Он шумно раздул ноздри, резко выдохнул, заиграл желваками. Подумал с полминуты. Только вздымающаяся могучая грудь выдавала его волнение. Потом сказал, уже спокойно:
– Негоже нам рубиться. Не по-лыцарски выйдет. Ежели я тебя зарублю, мне с того славы мало будет. Ежели ты меня, и того хуже. Позор буде. Не княжье це дило… – и, помолчав, добавил: – коль задумав мене уморить, то я той смерти не дюже боюсь. Лыцарь тильки позора боится. Я хочу славно померти, як справжний козак. Ты уж, княже, не видмовляй в одолжении, – и, криво улыбнувшись, добавил: – Як бывшему учителю твоему фехтування…
Светлейший нахмурился и засопел. Ожесточенно погрыз ноготь. Посмотрел на выступившую на большом пальце кровь. Сплюнул. Потом приказал уже своим обычным голосом:
– Увести, держать под стражей, рук не вязать, но глядеть, чтоб не утек, кормить вволю, вина не давать, только квас. Завтра поутру решу, чего с ним делать. Славной смерти хочешь? Героичной?.. Я подумаю. Всем разойтись. Господа генерал-майор Де Рибас, генерал Гудович, атаманы Чепега и Головатый, прошу вас вечером на военный совет. На повестке – подготовка к захвату крепости Хаджибей.
Два с лишним века назад турки построили небольшую крепость – Новый Свет, а по-турецки Ени-Дунья. Четырехугольник крепостных зубчатых стен, окруженный с суши земляным валом, с каменным домом для паши, глубокий страшный подземный каземат для пленных, ещё более глубокий пороховой погреб, пара редутов, вот и вся крепость с первого взгляда.
Но, так как строительство велось под видом реконструкции старинного литовского замка и в глубокой тайне, чтобы не привлекать внимание русских, трудно было понять, что же там турки построили на самом деле…
Ясно было одно – Ени-Дунья, или Хаджибей, как продолжали называть его русские, хоть и насчитывала по шпионским данным не более 300 человек и 12 орудий, но вкупе с мощным турецким флотом могла серьезно контролировать побережье от Очакова до входа в Днестровский лиман. И с этим нужно было кончать.
– Господин главнокомандующий, – докладывал генерал Гудович на совете, – чтобы уменьшить потери при штурме крепости Хаджибейской, нам позарез нужны карты местности. И желательно новые чертежи крепости.
– Осип Михайлович, ну, а что же ваша разведка бездействует?
– Посылали и лазутчиков, и шпионов, Светлейший князь, но почти все попали в руки турок, – отвечал генерал-майор Де Рибас, – и, скорее всего, в зиндане подземном сидят.
– Скорее всего, на колу они сидят… – мрачно отозвался Потёмкин, – Антон Андреевич, а что ты думаешь?
– Я думаю, что «козаки-задунайцы» лазутчиков сдают, – отвечал атаман Головатый, – те, которые в Нерубайске под туркой обретаются.
Селение Нерубайск, основанное задунайскими запорожцами, подавшимися на Туретчину после разгона Сечи, находилось по соседству с Хаджибеем. Нерубайск и назван-то был так по договору с турками о ненападении. Дескать, не рубимся между собой. Население Нерубайска было довольно пестрое: казаки, украинцы, беглые русские крестьяне, татары, греки, цыгане и, конечно же, евреи… Жизнь в городе бурлила, ибо в окрестностях Нерубайска заканчивался Чумацкий шлях – дорога, по которой с Куяльницкого лимана возили соль в Хаджибейский порт. Рыболовный промысел плюс контрабанда, плюс шпионаж, благодаря которому россияне были хорошо осведомлены обо всем, что происходило в крепости. В общем, дел у населения хватало.
Поутру охрана привела Сеньку в шатер Светлейшего. – Нерубайск хорошо знаешь?
– Бував…
– Значитца так, казак. Дело для тебя есть. Добудешь нам разведку – прощу. Господа генералы посвятят тебя в детали. Удачи тебе, учитель фехтування…
Ветреным майским утром в дом властелина Хаджибея – двухбунчужного паши Ахмет-бея янычары притащили истерзанного казака. Не по годам разжиревший паша Ахмет, брат трехбунчужного Гассан-паши, бывшего коменданта Очакова, важно восседал в окружении приближенных: ближайшего советника – бин-паши, трех агов и пяти байрактаров. Следствие было коротким:
– Перебежчик. Нерубайский есаул его опознал, – лаконично доложил суть дела бин-паша, – бумажки какие-то на базаре евреям передал.
– Наверняка, шпион, – сказал первый ага.
– Глаза зеленые, как у шайтана, – сказал второй ага.
– На кол? – вопросительно взглянул на Ахмет-пашу глава трибунала, третий, наипочетнейший ага.
Ахмет-паша ловким ударом убил жирную муху на жирной щеке, улыбнулся победе и, не утруждая себя лишними словами, утвердительно кивнул…
Свежий черноморский ветер обласкал лицо Сеньки на пути назад, в подземный каземат Хаджибея. Вдохнул его казак как амброзию, как аромат жизни перед встречей со зловонием зиндана и рванулся из последних сил в надежде спрыгнуть с зубчатых стен. О такой «сладкой смерти» оставалось теперь только мечтать. Боже, какая же это благодать – умереть, разбившись о мокрые, милосердные скалы. Господи, помоги!.. Но не тут-то было… Жилистые, мускулистые янычары, со скуластыми славянскими лицами – видать, мамки были русские – сбили Сеньку в полете прыжка…
