– То есть, вы не оставляете нам никакого шанса войти в ваш арийский пантеон, обер-лейтенант? – зло и насмешливо прервала Ульриха княгиня Долгорукова.
Ульрих окинул взором присутствующих, задержался глазами на черноусом и чернобровом атамане Головатом. Поглядел в его глаза – сочные, как спелые вишни. Вздохнул. Потом перевел взгляд на Севастьянова и произнес задумчиво:
– Белокурый, голубоглазый долихоцефал северо-славянского происхождения очевидно заслуживает какое-то свое, особое место в низшей категории арийской породы. Хотя чистокровность его весьма сомнительна. Слишком сильно было финно-угорское влияние. Это, вообще-то, вопрос к специалистам… Я всего лишь военный…
– Но откуда у вас, военного, такие обширные познания в этой области?
– Этому вопросу уделяется наисерьезнейшее внимание в любой школе Великой Германии, с начальных классов…
– Но, если мы, славяне, – унтерменши, как вы объясняете величие и размеры государства Российского?
– Силу и крепость русскому государству дали вовсе не государственные дарования славян. Всем этим Россия обязана была и есть германским элементам в вашем обществе. Большинство ваших наиболее талантливых правителей есть превосходнейший пример той громадной государственной роли, которую способны играть эти германские элементы, действуя внутри более низкой расы. Прекрасный пример – ваша императрица Екатерина Вторая. Она ведь, если не ошибаюсь – чистокровная немка…
Наступила страшноватая пауза. Лица у всех стали вытягиваться и менять свое выражение и естественный цвет. У кого от растерянности. У кого от гнева. А у кого и от страха…
И неизвестно, чем бы закончился этот странный, пренеприятнейший и непонятно куда ведущий разговор, не появись на пороге Гобеленовой гостиной невысокий кряжистый человек с красным от мороза лицом в генеральском мундире.
– А вот и доктор Тиман, – радостно вскричал Светлейший. Все вздохнули с облегчением. Вернее, выдохнули.
– Карл Иваныч, дорогой, тут, можно сказать, государственной важности дело! Обняв врача за плечи, Потёмкин быстро и вполголоса изложил ситуацию.
– Ну, в общем, вам понятно, в чем основная суть осмотра, интересующая меня более всего? Кстати, пациент, похоже, ваш соотечественник. Выговор прусский. Он, признаться, весьма удивил нас всех своими пангерманскими взглядами на окружающий мир… Я такого абсурда никогда не слышал…
Так что вы проверьте его на делириум на всякий случай. Хотя повторю, что в первую очередь меня интересует его физическое развитие во вполне определенной сфере… Ну, вы меня понимаете, Herr доктор… Sie verstehen mich, richtig?
– Да, конечно, ваша Светлость, – кивнул доктор Тиман, – приступим немедля.
Ульрих было напрягся, когда два рослых гайдука, встав по бокам, жестами предложили ему пройти к дверям, но тут раздался спокойный голос с родным прусским выговором:
– Bitte, mein Herr. Мне нужно переговорить с вами с глазу на глаз, прошу пройти со мной…
Глава пятнадцатая
Потёмкин решает Еврейский Вопрос
– Эх, да не расстраивайся ты так, брат Цейтлин! – огорченно воскликнул Светлейший, когда Ульриха вывели из Гобеленовой гостиной под недоброжелательными взглядами гостей. – Ну, прошу тебя, не расстраивайся! Что толку-то расстраиваться? Обижаться на этого молодого германского варвара – пустая трата душевной энергии. На обиженных воду возят. Наплюй слюной! Ты лучше выводы делай, брат Цейтлин. А они вот наводят на размышления! Ну, меня так точно наводят…
Он ласково обнял Цейтлина за плечи, и, отведя в угол гостиной, где в полумраке темнел диван со всё ещё переживающим на нем свое фиаско Сенькой, вполголоса продолжал:
– Вот ты в Берлин к Мендельсону сколько раз наезжал? Вы там о Хаскале своей, о просвещении еврейском сколько толковали? Планы строили, как приобщить иудеев к плодам европейской культуры? Как сохранять еврейство в частной жизни, а в общественной – влиться в окружающую среду? Достойнейшая идея! Ты ведь знаешь, реформу таковую я одобряю и полностью поддержу. Но вот сегодня, с интересом и отвращением одновременно, слушал я нашего странного гостя. Или, скорее, пленника. И вот что пришло мне на ум: а может, это пустое? Весь концепт Хаскалы вашей… Маловероятный вариант успешной интеграции европейского еврейства. Мало того, что сами евреи в массе своей не рвутся в европейское просвещение, это было бы полбеды. Можно было бы и загнать насильно. Но ведь это лишь одна часть уравнения. Проблема в том, что и коренные европейцы, похоже, не очень-то воодушевлены этой идеей… Может, вы себя нереальными фантазиями тешите? Несбыточными мечтами, что через Хаскалу вы получите входной билет в европейскую культуру?
Мы-то с тобой, Цейтлин, догадываемся, откуда этот тевтон свалился к нам, сюда… Не так ли? А ну как устами этого молодого немца глаголет всё грядущее немецкое, а может, и того хуже – всё европейское общество? То самое, откуда он тут появился на наши головы… Общество, которое никогда не примет вас – тех, кто без роду, без племени, «безродных бродяг» – в их понимании, конечно же. Которые хоть и живут на их земле, а родиной ее не считают. И клянутся каждый год: «Пусть отсохнет десница моя, если я забуду тебя, Иерусалим!». И дело тут не в религиозных различиях. Во всяком случае, не только в них. В глазах потомственных европейцев еврей, в какую бы веру он не перешел, всё равно останется евреем, просто прибавится к его имени наречение: «выкрест». Вслушайся, Цейтлин. «Крещеный еврей». Этакое устойчивое словосочетание…
– У вас есть какие-то альтернативы Хаскале, Григорий Александрович? – позволил себе прервать его монолог Цейтлин. В глазах у него тлела тоска.
– Есть. Цельных две. И обе радикальные.
– У вас других не бывает. Как правило…
– Смотри-ка ожил, отошел! – обрадовался Светлейший, – хочешь услышать?
– С превеликим интересом, Светлейший князь.
– Только, чур, без обид. Хорошо?
И, получив утвердительный кивок, князь приступил к изложению сути своего решения еврейского вопроса. Сенька, заинтригованный этим разговором, даже решил на время забыть про обиды, про проклятого фашиста и вывернутую руку. И навострил уши.
– Я тебе так скажу, брат Цейтлин: иудеям нужна своя земля – и всё тут! Ежели они хотят быть нормальным народом, конечно же. Альтернатива – растворяйтесь в локальном этносе, как кусок рафинада в горячем чае. У вас это, кстати, прекрасно получается… Вон, взгляни на княгиню Долгорукову, – цвет дворянства русского, а ведь есть в Екатерине Фёдоровне где-то на осьмушку вашей крови. Прадедушка ее, барон Шафиров Пётр Павлович – польский еврей, из-под Смоленска. Крещеный, конечно. Мудрейший был человек – всех своих дочерей за лучшие фамилии Российской империи замуж выдал. Гагарины, Салтыковы, Голицыны, Хованские… Вот ведь парадокс, а? Потомки Рюриковичей и Гедиминовичей, а были женаты на дочерях польского еврея! Для юдофобов этот факт, конечно же, как серпом по яйцам. Но факт этот неоспоримый – течет в жилах русского дворянства еврейская кровь, в дозированных количествах, конечно, но течет…Феномен, безусловно, не новый. Кровь мешали всегда. С незапамятных времен. Мешать и дозировать надобно, ибо это идет только на пользу. Иначе начинают всякие уроды нарождаться, и уходит народ… Уходит этнос… Посмотри, как формировались лучшие династии Европы. К примеру, Габсбурги. Уже восемь веков держатся. А всё за счет правильного подхода к размешиванию крови. Ну, отвисшая губа – это побочный эффект, конечно. Бывает. Но всё равно восемьсот лет – это цифра внушительная, согласись, Цейтлин!
