Фамильная усыпальница Потоцких. Там, в вековом подземном полумраке семейного склепа, в мраморных нишах-колыбелях хранились останки многих поколений одной из известнейших и могущественных шляхетских фамилий Речи Посполитой. Даже здесь, в могильном небытии, она всем великолепием, всей монументальностью своей семейной могилы по-прежнему пыталась надменно заявить нам – ещё живущим: «Мы – иные. Мы – Потоцкие…»
Пожалуй, именно тогда, читатель, стоя в прохладном полумраке крипты и глядя в пустые глазницы гробниц, я впервые понял, а точнее сказать, почувствовал всем своим пятилетним существом смысл слов: «Так проходит земная слава… Sic transit gloria mundi…».
Уже мертвое тело шестидесятидвухлетней графини Софии де Витт-Потоцкой привезли из Берлина, где она отчаянно боролась за жизнь, надеясь, как на чудо, на немецкий врачебный гений. Боролась два года. Но беспощадная болезнь, пожиравшая изнутри ее женское естество, победила… София Константиновна наказала, чтобы непременно похоронили на Украине, в фамильном склепе.
Девочка из стамбульского греческого гетто – она и после смерти хотела оставаться с сильными мира сего.
Глава шестнадцатая
Кладбище в Крыму
– Этак они у меня сейчас все передерутся, – озабоченно подумал Светлейший, глядя на принявших боевую позицию дам. Мысль о том, что это было бы забавное зрелище, он отогнал. Хоть и не без колебаний. И, чтобы собеседницы не вцепились друг другу в волосы, а дело явно шло к этому, он крикнул во весь голос:
– Тост! За матушку-императрицу! Наполнить бокалы и рюмки! В-с-е-м!
И первый залпом опрокинул огромный граненый стакан с тминной. Закусил капусткой провансальской, потом огурчиком… Потом, болезненно сморщившись, схватился за правый бок. Подышал. Через пару минут вроде отпустило. Отвечая на тревожный взгляд Цейтлина, он пошутил:
– Не боись, брат Цейтлин, я ещё жив, – и добавил: – Но вот надолго ли, не знаю… Но пока я жив, в обиду не дам… Но ты, Цейтлин, думай над моими словами, думай – только два пути у вас и есть! Вон, видишь, как Державин насупился, не любит он вашего брата…
Гаврила Романович действительно евреев не жаловал. По правде говоря, он не жаловал практически никого. Ибо имел характер чрезвычайно тяжелый. Сама императрица его частенько «злюкой» звала.
В полном собрании сочинений Державина, изданном Академией наук в 1878 году, содержится довольно интересный документ приблизительно следующего содержания: «Мнение об обуздании корыстных промыслов евреев, о их преобразовании и о прочем». Мутноватая вещь, читатель… На мой взгляд, естественно. Если кто любопытствует, пусть почитает это его «Мнение» сам и сделает свои собственные выводы.
С Цейтлиным, невзирая на старое знакомство и объединяющую их любовь к Потемкину, цапался Гаврила Романыч неоднократно. Причем иной раз по вопросам совсем уж меркантильным – вроде имения в Могилевской губернии, с тысячью крепостных душ, дарованное самим князем. К деньгам у Державина отношение всегда было неизменно нежно-трепетное.
Да и ревновал, наверное, старик Державин старика Цейтлина к Светлейшему.
Вот и сейчас, пребывая в раздражении от неудобоваримых разговоров об иноверцах, он жаждал всё ж таки высказаться.
– Барон этот, хоть и каналья, и наплел нам тут всякого про свое германское племя, – начал Державин, – но, думаю, что взъелся на евреев не напрасно. Наверняка у них там, на неметчине, засилье купцов да трактирщиков, которые честному колбаснику попрек глотки встали! Вы вот вспомните, как императрица Елизавета Петровна говаривала: – Я от врагов Христовых не желаю никакой интересной прибыли…
– Христианством от немца этого и не пахнет! – отрубила Дашкова, – а вот воинствующим язычеством так и несет. Окстись, Гаврила Романыч! Он же сверхчеловеком себя мнит. А такие ведь в Христа не верят… Сверхчеловекам Спаситель не нужен. Я так полагаю, что концепт греха ими не приемлем. А коли так, тогда зачем же им искупитель грехов человечества?
– Но как же это может быть! – раздался взволнованный голос Марии, – чтобы у живого человека не было грехов. Только ангелы божьи безгрешны…
– И собаки… – попыталась пошутить Сашенька Браницкая. Чтобы чуть-чуть разрядить напряженность обстановки, которая начала потихоньку угнетать ее бесхитростную натуру. И, почесав Изиду за ухом, добавила: – Вот, посмотрите, какая славная. Я уверена – она абсолютно безгрешная тварь.
– А я вот в этом не уверена, – стараясь не глядеть на левретку, как-то боязливо произнесла Мария.
– Это почему же?
– Глаза у нее какие-то не такие…
– Какие это – не такие?
– Грешные…
«Ну, погоди у меня, немочь бледная, – подумала Изида, притушив нестерпимый блеск своих глаз, – припомнятся ещё тебе твои неосторожные речи. Сживу я тебя со света. Точно тебе обещаю…» И зевнула притворно сладко, чем вызвала вздох умиления у доброй Сашеньки.
– Вы полагаете, что животные действительно способны сознательно совершать греховные поступки? Что тигр, разрывая трепещущую ещё добычу, грешит? – подал голос де Линь, – что звери лесные и птицы полевые могут быть грешниками?
– Ну, а змеи? – спросил Державин, – Змей-то?
– Что змей?
– Змей ведь согрешил и ввел несчастного Адама в искушение?
– Ну, положим, не Адама, а праматерь Еву, – тонко улыбнулся принц, – а это она уже потом постаралась… Прекрасно разбирался в нюансах супружеских отношений, этот Змей…
– Поняла! – произнесла громогласно княгиня Дашкова, – и, расхохотавшись, хлопнула себя ладонью по лбу. Довольно звонко.
Все вопросительно посмотрели на нее.
– Поняла, почему иудеям запрещено есть угрей, миног, налимов, сомов и всяческих водных тварей без плавников и чешуи!
– Ну, же? – вырвалось у всех почти единогласно.
– Так они же все на змеюк похожи, а я так полагаю, что страх съесть змею у иудеев велик и всепоглощающ! Ибо память о змее-искусителе, о враге рода человеческого сидит в них с библейских времен! Ну, как вам мой посыл в целом? Цейтлин, я к тебе, вообще-то, обращаюсь прежде всего…
Надворный советник пригладил бороду, задумался и наконец одобрительно кивнул.
– Княгиня, я согласен. Эти существа действительно очень напоминают «гадов», а посему поглощать их – означает наносить оскорбление Творцу. Он пригладил бороду ещё раз и умиротворенно улыбнулся. Улыбка была ему очень к лицу…
О надворном советнике Йошуа Цейтлине точно можно было бы написать отдельную книгу. Или хотя бы главу. И, кстати, немало авторов это уже сделали.
Не знаю, как тебе, читатель, но мне лично ужасно симпатичен этот мудрый и мужественный старик, человечный и честный, крепкий душой и телом, в своей нелепой семихвостой меховой шапке; который хоть и предан, подчас слепо, ветхозаветным законам своих предков, но открыт всем своим сознанием свежим ветрам перемен и просвещения. Он также люб мне и за его беззаветную преданность своему великому другу и покровителю, да, собственно говоря, и всей этой огромной империи, худо-бедно приютившей его и всё его племя на своих просторах…
