Отчим его, из бывших, носил фамилию Обольской. Пытаясь всячески искупить свою совершенно «не рабоче-крестьянскую» фамилию, Денис Евгеньевич работал простым слесарем на фабрике «Красный Треугольник». Он-то и принес в Фирину жизнь шикарный трельяж из своей бывшей жизни. Но, увы, с мужьями Фире как-то не везло. Слесарь с княжеской фамилией погиб на финской войне, в районе Выборга, два года назад. На память от него Сеньке остался небольшой набор слесарного инструмента. Вот за ним-то он и полез в нижний ящик старого буржуазного трельяжа.
«Напильники – это общеслесарный, многолезвийный инструмент для обработки разнообразных поверхностей, – вспомнился ему глуховатый голос отчима, выпускника Санкт-Петербургского технологического института, – чтобы было понятнее, давай рассмотрим, Семён, весь спектр напильников разного назначения и формы. Ну, а также рашпили, надфили и рифели. Кстати, обрати внимание, Семён: последние два покрыты алмазным порошком. Поэтому они могут применяться для обработки закаленной стали, стекла, керамики и иногда для точных и аккуратных надпилов по драгоценным металлам и сплавам…»
Треугольный надфиль с самой мелкой насечкой был избран Сенькой в качестве орудия разделения. И вскоре крокодил с легким стуком и, как показалось Сеньке, со вздохом некоторого разочарования, упал на подоконник. В его руках осталась покрытая черной эмалью фигурка негритенка в золотой лодке. Он поднес ее прямо к глазам и повертел. Белки закатившихся под самые веки глаз вдруг заиграли живым огнем в лунном луче.
«Интересно всё же, что это за камни? – подумал Сенька, – неужели и взаправду жемчуг? И настоящие алмазы? Сколько же они могут стоить?» Он отложил освобожденного негритенка в сторону и принялся сметать золотую пыль распила на линованный лист школьной тетради, используя другой лист, как некое подобие швабры. Получалось плохо, но оставлять горстку золота, хоть и небольшую, было жалко… Но, к сожалению, вышло ещё хуже. Зацепив неосторожным движением крокодила, лежащего на самом краю подоконника, он столкнул его за батарею. Беда была в том, что проклятый зверь не упал себе спокойно на пол, а с глухим звоном застрял где-то посередине батарейного лабиринта. И все попытки извлечь его оттуда были безуспешны. К тому же ледяная чугунная батарея жутко обжигала руки. Так что особого желания ковыряться в ее недрах не было. «Черт с ним! – решил Сенька после пяти-шести неудачных заходов, – потом достану, никуда он не денется…»
Поутру он потащил драгоценный обломок композиции «Борьба невинности и зла» на Басков переулок. Там, в продовольственном магазине работала кладовщицей Фирина дальняя родственница по второму мужу – Райка. Идти на Мальцевский рынок Сенька побоялся. Слишком уж страшные там иной раз попадались посетители. Особенно среди тех, кто охотился за «бронзулетками, цацками, висячками, а также сверкальцами и рыжьем», как они называли на своем собачьем языке браслеты, серьги, ожерелья, самоцветы и всяческие украшения из золота и других драгметаллов. Их напоенные жизненными соками физиономии неприятно поражали румянцем, особенно на фоне бесцветных блокадных лиц остального населения. Природа румянца наводила на всяческие подозрения. К примеру – о происхождении котлет или студня со сладковатым привкусом непонятного мяса, продающихся на Сенном рынке. Слухи ходили разные. Иной раз жутковатые… Ленинградцы спекулянтов и боялись, и ненавидели. Но на толкучки всё равно таскались с упорством обреченных. Ибо только там можно было раздобыть ну хоть какие-нибудь белки, жиры и витамины вдобавок к жалкой пайке блокадного хлеба, выменяв бабушкины часы или серьги на селедку, пакетик сухого клюквенного киселя или банку сгущенки.
Сенька зашел с заднего хода, как его научила Фира, и на вопрос двух амбалов, выполнявших роль грузчиков: «какого хрена лысого прешься пацан?», ответил заветным паролем: «Я к Раисе Сергеевне».
Райка была двоюродной сестрой Сенькиного отчима. Всё ещё стройная в свои сорок лет, со следами былой красоты, Ираида Сергеевна Обольская, больше известная в определенных кругах как Райка-ранетка, в прошлой жизни была недоучившейся смолянкой. Но причудливой спиралью закрутился виток ее судьбы. Случайно отстав от основного клана Обольских, вовремя дунувшего в Финляндию, а оттуда в Берлин, семнадцатилетняя Раечка попала, что называется, в сомнительную компанию, и вскоре вектор ее жизненного пути резко изменил угол и направление…
Последний раз они виделись на похоронах отчима, года два назад.
– Чего пришел? – спросила Райка вместо приветствия, вперев в незваного родственника огромные, навыкате, голубые глаза. Когда-то прекрасные, а сейчас желтоватые с красными прожилками. Квасила Райка по-черному, и посему покойный отчим с ней особенно не общался.
– Вот, тетя Рая, посмотрите, пожалуйста, – развернул он, осторожно оглянувшись вокруг, свой сверток. Они сидели в ее маленьком закутке, рядом со складом. И оттуда, из заветных закромов, из самых недр этого пищевого рая невыносимо вкусно тянуло чем-то теплым, сытным, совершенно сводящим с ума…
– Это что же ты приволок? – ее глаза выкатились ещё больше и количество красных прожилок резко возросло. – И откуда достал? Мамка дала?
У него хватило ума молча кивнуть головой.
– Константин Иваныч, можно вас?
На ее зов из недр склада появился внушительных размеров мужчина, пружинистой походкой и рябым лицом с острыми глазами чем-то напомнивший Сеньке самца рыси, вставшего на задние лапы.
– Ну? – лаконично спросил он.
– Да вот, бахур бимбары притарабанил, походу антик, походу желтизна с брюликами, – на непонятном для Сеньки наречии обратилась к заведующему магазином Константину Иванычу Ниценко тетя Рая.
Рыжеватый, с проседью, завмаг отзывался также на погоняла Кастрюля и Костя-Подсолнух. За плечами у него были две «командировки». Одна – в Республику Коми, другая – на Кольский. Статья одна и та же: «Мошенничество с использованием своего служебного положения». Глаза его сверкнули – ну, точно, как у рыси, как только он бросил взгляд на содержание Сенькиного свертка.
– Ты этого копченого шмендрика в байде от чего откурочил? – небрежно спросил он, внимательно разглядывая негритенка в лодке, цепкими, в масть волосам, рыжими глазами. – От кровати мамкиной или от ручки дверной?
– Да что вы! – проникновенно произнес Сенька, опасаясь, что товар его не будет оценен по достоинству, – это очень старинная и дорогая вещь, из золота.
– Медяшка со стеклярусом, – процедил Подсолнух презрительно.
– Да нет же, я точно знаю, что это золото! – в волнении вскричал Сенька, приподымаясь с табуретки.
– Ша! – прикрикнул на него Константин Иванович, – не возбухай. Мы сейчас наукера по бронзулеткам вызовем, он твою цацку проверит на ацетон. Не сцы на рельсы, штымп, у нас всё по чесноку.
Минуты через три томительного ожидания к ним присоединился солидного вида человек, представленный Сеньке как специалист по ювелирным изделиям вообще и антиквариату в частности. Сначала специалист оглядел выпуклыми семитскими глазами Сеньку, потом надел очки с серьезными диоптриями и начал разглядывать обломок работы великого Дюваля со всех сторон. Пока он посапывал и потягивал внушительного размера носом, с упорством человека, страдающего хроническим ринитом, все остальные действующие лица молчали, наблюдая за его манипуляциями.
