– Так ты с тетками и мамой теперь здесь живешь? На Боровой?
Девочка опустила глаза и тихо сказала:
– Только с тетками, мамы нет больше…
– От голода?
– Нет, ее убили…
– Немцы, во время бомбежки?
– Нет, не немцы, – прошептала она ещё тише, – ее на Боровом мосту убили… и сбросили в Обводный…
Худенькие плечи вздрогнули. Потом ещё пару раз. Сенька нащупал в кармане когтистую лапку крокодила и пожал ее на прощанье.
– Закрой глаза, дай руку, – он взял ее узкую прохладную ладошку и вложил в нее обломок броши, – теперь смотри. Только не уколись. У него когти очень острые. Это тебе, ты ведь зверей любишь.
– Тех, которые не злые, – уточнила девочка, внимательно осматривая сияющего червонным золотом зверя. – А куда второй глазик делся?
– Выпал, – хмуро ответил Сенька, – и исчез куда-то. Я весь пол исползал, но так и не нашел.
– Он, похоже, под диван закатился и лежит там себе, тебя дожидается, – засмеялась девочка. И, прищурившись, добавила: – Да, он точно под диваном. Ты его обязательно найдешь. Это изумруд. Волшебный камень. От многих бед оберегает.
– Откуда ты про это знаешь? Ну, про камни, про изумруды…
– Тетки рассказали, они здорово в камнях разбираются, их дед научил.
– Он что, ювелир?
– Да нет, он, скорее, охотник, собак борзых разводит, – она опять засмеялась, – и дочерей… – Смех у нее был серебряный, как тихий колокольчик, – моя бабушка так часто шутила. Александра Фёдоровна… Ее так в честь императрицы назвали. У них с дедом их семь, дочерей:
– Вера, Надежда, Любовь, Анна, Мария, Клавдия, Зинаида… – Тут она опять замолчала, и Сенька сразу понял, кто такая Зинаида. Была…
– Ее друзья звали Зиночка Бельведерская, очень красивая была. А деда моего зовут Аполлон. Ну, знаешь, из греческой мифологии – Аполлон Бельведерский…
– Знаю, – прервал ее Сенька, – странное, однако, имя. Это что, настоящее?
– Аполлон – да. А фамилия другая, конечно. Но это тайна, секрет… Тоже красивая…
– Фамилия или тайна? – попытался пошутить он.
– И то, и то, – тайна, – ответила она серьезно, – и про самоцветы тоже тайна. Тетки рассказывали, что у деда их много было. Раньше.
– А откуда у тебя эта штучка? – и она помахала крокодилом, взяв его за хвост. Что-то в блеске тусклого золота крокодильей тушки или в не по-детски внимательных серых глазах этой десятилетней девочки заставило его открыть рот.
– Мне ее один человек подарил, – заговорщицки понизил голос Сенька, – совсем недавно. Не поверишь, кто… Ты Таврический дворец, знаешь? Так вот…
Но не тут-то было…
…Когда он пришел в себя от почти полуминутного приступа кашля, девочка погладила его по вспотевшему лбу и сказала совсем как взрослая: – Тебе никому не нужно об этом рассказывать, запомни!
«Да уж, пора было и самому догадаться, – подумалось ему, – время, похоже, воистину “весьма мстительная субстанция”».
– Тебе сало барсучье нужно, – продолжала она, глядя на новое пятно на рукаве его ватника, – оно от чахотки лечит.
Сенька не удержался от саркастического смеха. Собственно, это был и не смех, а так, пара-тройка всхлипов. На большее не хватало ни дыхания, ни сил.
– Все про это сало чертово твердят! – произнес он, отвечая на ее недоуменный взгляд, – и ты туда же. Да где же его взять, сало это, скажи? Нойда мне обещала дать, да как-то вот не получилось. То ли опоздал я, то ли не туда пришел…
– Так ты нойду разыскиваешь… – протянула она задумчиво.
– Ты ее знаешь? – с надеждой вскричал Сенька, – она здесь?
– Нойды здесь больше нет.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю…
Она погладила его понуро опустившуюся голову.
– А сало мы достанем, барсучье.
– Знаешь, я в клинику ложусь, на Лиговке. Мне академик Ухтомский посоветовал и даже записку написал. Там грибами лечат. Ну, не совсем грибами, а какими-то грибками, которые, представляешь, растят из плесени. Не знаю, поможет ли…
– Ты не бойся, я тебя навещать буду, обещаю.
– Тебя как зовут?
Прикосновение ее худенькой руки было холодным, но приятным, ласковым.
– Меня Ира зовут, Ирочка, а тебя?
– Семён, – хмуро сказал он, глядя в сторону.
– Это в честь Праведного Симеона Богоприимца? – серьезно спросила она.
– Это вряд ли, – и хотел уже было привычно пошутить насчет Семёна Михайлыча Будённого, легендарного командарма, но вдруг, вспомнив про Сретенье, книгу пророка Исаии 7:14 и ангельскую руку, замолчал на полуслове…
– Вообще-то меня зовут не совсем Ира, – таинственно округлив светло-серые глаза, сказала Ира, – а Казя, Казимира, меня так назвали в честь одной нашей прабабушки. Ира – это просто сокращение, а то меня ещё в детском саду все дразнить стали… Козей … очень обидно. Вот мы и решили с тетками, что я буду для всего мира – Ира, а для своих – Казимира. Не рассказывай никому, хорошо? – попросила она, – и про самоцветы тоже…
– Да кому я расскажу, – грустно усмехнулся Сенька, – а как отец тебя зовет? Папа твой?
– Папу давно сослали, мне всего пять лет было.
– Он что, враг народа?
– Какого народа?
– Ну, советского…
– Да нет, сказали – подозрительный космополит, наверняка шпион непонятного происхождения, то ли прибалт, то ли карел… Он себя карьяляйн называл… Он очень странный был, отец… Я его хорошо помню. Волосы совсем белые. А глаза, как лед, – холодные, синие. Иногда белые, когда сердился. А руки теплые-теплые. Виктор на него очень похож, братик мой. Он на фронте.
– Летчик?
– Нет, танкист, в летчики не взяли, а твой отец – кто?
– А мой отец от тубика умер. И меня им, похоже, наградил. Ничего про него не знаю, мне всего три года было. Деда помню. Здоровый был, огромный, до самой старости дожил. Он вроде бы чуть ли не из казаков, оказывается. Из запорожцев. Ну, как у Гоголя, помнишь?.. Вообще-то я изрядно запутался, кто я и откуда взялся. Но это теперь уже и неважно… Важно то, что у меня туберкулез в открытой форме и я, наверное, скоро умру. Но я уже не боюсь. Просто немного жаль. Я уже столько всего увидел. И, увы, это всё исчезнет вместе со мной, как капли дождя исчезают, падая в воду. «А это уже пошел поток сознания, как сказала бы нойда», – подумал он и слегка всхлипнул. Чуть-чуть…
– Капли не исчезают в воде бесследно, они питают ее. Увеличивают объем, меняют концентрацию, температуру кипения и другие свойства… Помнишь, про круговорот воды в природе? – сказала она тихо, но твердо.
Очень уж твердо и разумно для десятилетней девочки. Сенька поднял голову и сквозь слезы увидел странный, внимательный взор ее почти прозрачных глаз.
