— Отдаю, — бесстрастно кивнул, лицо не выражало никаких эмоций.
— И, — я начинала злиться, — отдаешь отчета, что так делаются дети?
— Мой сын – твой ровесник. Так что да – я знаю, как делаются дети, — и снова его эмоции для меня оставались загадкой. Дмитрий Петрович будто пытался вывести меня на какую-то мысль.
— Но, — растерявшись, я пыталась восстановить дыхание, — я же могу забеременеть!
Дмитрий Петрович смотрел на меня прищурив взгляд. Изучает – поняла я. Проверяет? Испытывает? Что он, черт его дери, от меня хочешь?!
— Разве не ты говорила, что принадлежишь только мне, Машунь? — он вопросительно выгнул одну бровь и я смутилась, вспоминая свои совсем не двоякие стоны. Мужчина загнал меня в ловушку моих же обещаний. — Когда принадлежишь кому-то – хочешь от него ребенка. И это естественно.
— Во время секса часто говорят какую-то чушь! — сорвалось с моих губ, и я тут же пожалела о сказанном. Потому что первой проявленной эмоцией Дмитрия Петровича стала какая-то холодная ярость. Мне даже стало не по себе под горячими струями воды.
— И кому-то же ты еще говорила такую чушь, мм, золотце? — отчеканил он по слогам, челюсть вытянулось, желваки заиграли, а капилляры в глазах полопались. — Я жду!
— Я была девственницей, ты же знаешь! — взорвалась я, в каком-то отчаянье. Надо уметь – сделать гадость самому, а обвинять во всем меня.
— Сексом можно заниматься, оставаясь при этом косвенно девственницей, — ударил меня словами мужчина. Кроме того, в тот момент он посмотрел на меня так… Будто примерял образ: могла ли я сосать мужикам?
— Ах… Вот же дол… придурок! Ну, тебе ли не знаю о таком с твоими вечными телками! — рыкнула я, толкая его агрессивно в грудь. Видимо, это было слишком неожиданно, потому что Дмитрий Петрович тут же рвано выдохнул сквозь стиснутые зубы.
В тот момент, я вспомнила про его рану, посмотрела вниз, а там самое настоящее кровавое месиво. Даже пластырь спал.
— Так. Мы сейчас же едем в больницу! — в панике я выбежала из кабины и потянулась к полотенцу. Но не успела накинуть халат, как Дмитрий Петрович затянул меня обратно. — Эй! Ты в себе? Мне еще не хватало тут трупы опознавать и показания ментам давать: «он был еще так молод»!
— Не дождешься, Машунь! Мне еще вон, потомком на ноги поднимать, — он не двойственно кивнул на мой живот. Рука, которой я прижимала полотенце к его боку, вздрогнула. Увидев мой испуг, мужчина закатил глаза и обреченно хмыкнул: — Тебя так пугает сама мысль родить от меня ребенка, да? Рожей не вышел?
— Мне двадцать один! Я учусь в вузе! — взорвалась я, хотя это было и так очевидно. Видимо, не для мужчины, потому что слушал он мои претензии внимательно. Даже слишком. — И, может это конечно звучит очень старомодно, дети должны рождаться ТОЛЬКО в браке и никак иначе. И не после двух дней секса!
— Ну, он никак не появиться завтра, — развел руками этот умник. И я плотнее прижала полотенце, поджимая губы. Тогда Дмитрий Петрович наконец меня успокоил: — Выдохни, Машунь. Тебе все равно надо на таблеточки переходить. С тобой никаких резинок не напасешься. Они у меня, если что, с собой. С доктором я проконсультировался. Дал ему твои анализы и препарат подобрал.
— А откуда у вас… — я запнулась на полуслове, вспоминая, что два месяца назад прошла полный медицинский осмотр для вуза. Он что, незаконно похитил мои данные? Судя по коварной улыбочке – ответ положительный. — Ясно! Не стыда у вас не совести, Дмитрий Петрович. Ай-яй-яй.
— Я никогда и не говорил, что они у меня имеются, — без капли лжи, на полном серьезе, выдал он вдруг. — Я наглый и бессовестный обманщик.
— А как же, — припомнила я, — «честное слово русского депутата»?
— Синонимы, — улыбнулся он и тут же зашипел, потому что я убрала полотенце. — Сразу говорю: с больницей разговор закрыт. Все.
— Но! — от паники мои глаза бегали из стороны в сторону. Мне было страшно, что кровотечение не остановится и приведет все это к печальным последствиям.
Не взирая на мои доводы, мужчина сел прямо на пол душевой кабины, умостив меня к себе на колени лицом-к-лицу. Я продолжала усиленно прижимать его бок чистой стороной полотенца. Изредка на нас попадали капли воды, потому что основного потока мы находились далековато.
В тот момент он смотрел на меня так… До дрожи. Будто любовался. Будто так много хотел сказать! Удивительно, как хорошо мне было просто сидеть рядом с ним. Без слов, без секса, без обещаний и пустых разговоров. Он просто был рядом и наполнял собой все мое сердце до краев. Я ощущала себя защищенной. Я чувствовала себя дома. Все было идеально.
— Машунь, золотце мое драгоценное, — мягко и расслабленно протянул он. Я замерла, сердце почему-то затрепетало. Видимо, ощущая что-то. Чувствуя его взволнованность. То, как он нервничал, снова и снова облизывая губы. — Переезжай ко мне, а? На совсем.
Дмитрий Петрович не выпускал меня из отеля целых семь дней. Аргументируя это тем, что ему вообще нельзя передвигаться. Вот ни-ни! Иначе будет какой-то там разрыв и точно придется ложиться в больницу.
— А сексом, значит, заниматься можно? — спросила я, сложив руки на груди. — Чувствую, что вы меня разводите на жалость, господин Петрович!
Этот умник, профессионально страдающий на кровати, потянул меня за руку и подмял под себя. Чем еще больше укрепляя во мне мысль, что рана давно зажила. А он просто умело манипулировал моим состраданием.
— Ты мне так про плойку не сказала, пчелка, — напомнил мне тот, а я коварно пожала плечами. Мучать мне его нравилось, еще как! Видела же, что сгорает от любопытства, — Мои пытки не работают и я уже не знаю, что предпринять!
— Твои пытки, — я несдержанно прыснула от смеха, — всегда заканчиваться и начинаются одинаково. Сек-сом! Так что толку от них мало.
Не давая мне думать, он знакомо закинул мою ногу себе за талию и медленно вошел, изучая взгляд. Ему нравилось смотреть, как мне хорошо. Нравилось видеть, как сильно я Его хочу. Он пил мои крики своими губами, питался желанием. Каждый толчок отзывался дрожью. Каждое движение доводило до предела. И это при том, что за семь дней мы испробовали на прочность каждую поверхность бескрайнего номера.
— Нам все равно придется выходить в люди, — напомнила я ему, валяясь рядом бездыханная и выжатая. Несмотря на все еще полностью не затянувшуюся рану, Дмитрий Петрович всегда укладывал меня к себе на грудь, обнимая руками, обхватывая ногой. — И желательно это сделать сегодня.
— С чего вдруг именно сегодня? — нахмурился мужчина.
Он казался мне странным. Будто мысль про возращение «в реальность» ему совершенно не нравилась. Даже пугала.
— Мне надо позвонить маме и папе! Они подумают, что что-то случилось. Конечно, Лерка меня, наверняка, как-то отмажет если что, но… — прикусив губу, я уставилась на Дмитрия Петровича. — Я хочу сама их услышать.
