Каждый округ АРА был разделен на меньшие подокруга под контролем инспекторов, местных гражданских лиц, ответственных за организацию отделения АРА и помощи на уровне деревень. Инспекторы нанимали примерно по десять помощников, называемых инструкторами: как правило, это были молодые русские мужчины, имевшие несколько классов образования и обученные грамоте. Каждый инструктор обслуживал около 20 деревень, где проживало примерно 1500 человек, и обычно жил в уездном городе. Они создавали в каждой деревне комитет АРА, куда входило от шести до двенадцати человек, и всегда включали в его состав деревенского старосту и местного священника. Хотя бы один член комитета должен был знать грамоту, чтобы служить секретарем. Этим комитетам давалось две недели на организацию кухонь – чаще всего в школах или брошенных крестьянских избах – и составление списков для кормления самых нуждающихся детей. Каждую кухню снабжали большой уличной вывеской, которая сообщала о присутствии Американской администрации помощи, а также включала номер конкретной кухни. Кроме того, комитет должен был проверять, что продовольствие уходит нужным людям в нужных объемах. Риск воровства, пусть даже мелкого (например, при разбавлении водой какао и каш), представлял серьезную проблему, но реальных случаев воровства зафиксировано на удивление мало.
Илл. 18. Чайлдс (в темном костюме) на кухне АРА в Казанском округе. За правым плечом у него стоит переводчик Симеон
Инструкторам АРА доставалась, пожалуй, самая тяжелая работа. Часто передвигаясь пешком и почти не имея еды и возможности согреться, они должны были даже зимой посещать отдаленные деревни и проверять, что продовольствие, как полагается, получают те, кто нуждается в нем больше всего. Когда в АРА вошли в их положение и решили снабжать их американскими пайками, большинство инструкторов, вместо того чтобы съедать пайки, стали приносить их домой, своим семьям. Американцы тоже проверяли ход операции во внутренних районах, но посещали лишь небольшую часть кухонь, а потому полагались на усердие и честность советских коллег, следивших, чтобы работа выполнялась как положено.
Из Лаишева делегация направилась по реке в Елабугу. Чайлдс восхитился красотой осенней листвы, которая маскировала страдания. Накануне ночью ему во сне снова и снова являлись лица изможденных детей. Прибыв на место в воскресенье, американцы сразу приступили к работе. Гадая, что подумали бы люди в Линчберге, узнав, что он пропускает воскресную службу ради “мирской встречи”, Чайлдс предположил, что “многие фанатики <…> осудили бы [его] действия”. Раньше он, возможно, согласился бы с ними, но сейчас пришел к пониманию, что за подобными суждениями стоят слепые предрассудки. Хотя он недолго пробыл в России, его система ценностей уже пошатнулась, и он чувствовал, что проходит “радикальную трансформацию”. “Кажется, я сбрасываю с себя тяжкий груз и, очищая жизнь от всего несущественного <…> получаю право не на спасение души, поскольку мне претит эта фраза, а на саму жизнь”, – писал он
[106].
Чайлдс вернулся в Казань 13 октября. “Я и представить себе не мог, что в мире могут быть такие страшные страдания”, – написал он матери. Сюрреальный характер происходящего в России усугублялся тем, что, несмотря на страдания, повседневная жизнь каким-то образом шла своим чередом. Всего через несколько дней после возвращения Чайлдс посмотрел “Кармен” в Красноармейском дворце. “Тысячи людей умирают от голода, но советское правительство должно понимать, что не хлебом единым жив человек”. Чайлдс признал, что, несмотря на посредственность труппы и потрепанность декораций, представление понравилось ему больше всех тех, что он видел в нью-йоркской Метрополитен-опере, поскольку “там у [них] на глазах разыгрывалась небольшая вымышленная трагедия, поставленная в разгар огромной настоящей трагедии <…> Действующие лица огромной трагедии становились зрителями малой, чтобы, погрузившись в трагедию других людей, забыть о своей собственной”
[107]. Очарованный звездой постановки – родившейся в Персии меццо-сопрано Фатьмой Мухтаровой, которая произвела на него большее впечатление, чем великий Карузо, – Чайлдс пригласил ее и нескольких других актрис труппы присоединиться к ним за ужином в доме АРА. Чары рассеялись, когда женщины набросились на еду.
Илл. 19. Погрузка продовольствия на складе АРА в Казани
Неделю спустя Чайлдс снова поднялся на палубу парохода, везущего продовольствие в деревни Прикамья. Съев испорченную еду, он отравился и несколько дней провел в постели, используя это время, чтобы описать свои наблюдения в письме старому другу. Россия, отмечал он, оказалась не царством хаоса, изображаемым на Западе, а хорошо организованной страной, правительство которой пользуется поддержкой населения. Чиновники, с которыми он познакомился в Казани, были, по его мнению, честными людьми. Свой недостаток образования они компенсировали несгибаемой волей, которая все делала возможным. Русские, которых он встречал, обладали достоинством. “Мы проехали несколько тысяч миль среди голодающего населения, но ни разу к нам не приставали с просьбами поделиться едой, которую мы везли с собой, и ни разу ничего не было украдено. В других странах в подобных условиях мы рисковали бы жизнью”
[108].
Но смерть в Казани была повсюду. Примерно в это время учительница русского языка, которая занималась с Чайлдсом, заболела тифом, только что похоронив брата, скончавшегося от той же болезни. На грани смерти была и ее сестра. Вскоре тифом заразились горничные дома АРА, а затем и экономка. “Люди здесь в буквальном смысле мрут как мухи”, – отметил Чайлдс
[109]. Кроме того, чекисты вели себя все более дерзко. Утром, приходя на работу, Чайлдс замечал, что они успели покопаться в бумагах у него на столе. Внедренные в штат шпионы доносили начальству “о каждом шаге”
[110], омрачая рабочую атмосферу недоверием. Агенты следили за Чайлдсом даже при походе на рынок. Когда он пожаловался на это местным властям, ему сказали, что он все выдумывает.
Но опасения Чайлдса имели основание. 25 октября ЧК издала особый приказ, наделяющий всех сотрудников ЧК исключительными полномочиями по слежке в борьбе с АРА. “По нашим сведениям, американцы в организации АРА привлекают враждебные Советской власти элементы, собирают шпионскую информацию о России и занимаются скупкой ценностей”
[111]. Последнее определит судьбу Чайлдса в России.
