Некоторые американцы, например Ральф Изли – председатель исполнительного совета Национальной гражданской федерации, основанной для решения споров между предпринимателями и профсоюзами, – были убеждены, что недавнее выделение конгрессом средств на деятельность АРА не имело никакого отношения к борьбе с голодом и было, по сути, “хитрой схемой”
[201], которую аграрные лидеры из Южной Дакоты провернули, чтобы положить деньги в карман фермеров Среднего Запада, сидящих на горах лишнего зерна.
Гувер жалел, что вообще связался с Россией. “Вам станет очевидно, – писал он в феврале Руфусу Джонсу, лидеру американских квакеров, – что я занялся российской ситуацией с огромной неохотой, ведь на меня давила мысль, что я обязан использовать свое влияние, чтобы поступить по совести <…> С личной точки зрения, у меня есть множество причин сожалеть о том, что я ввязался в ситуацию, которая со всех сторон сопряжена с такой грязью и очернительством”
[202]. Гувер не был честен. Его никто не заставлял помогать России – он с самого начала поддержал операцию, надеясь не только исполнить гуманитарный долг, но и сделать АРА примером, который мог бы привести к политическим переменам в Советской России. Кроме того, Гувер никогда не понимал, что, настаивая на полном контроле за гуманитарной миссией, ради которого он даже выступал против воззвания к американскому народу и отказывался принимать великодушные и серьезные предложения о помощи, он делал себя самого и АРА объектами вполне объяснимой критики. Даже если значительная часть нелестных отзывов не имела оснований, отчасти Гувер сам был виноват в их появлении.
Советские власти также продолжали недоумевать относительно Гувера. В свете великолепной работы и аполитичной природы АРА некоторые руководители государства надеялись, что гуманитарная миссия приведет к потеплению и установлению официальных отношений между Советской Россией и США. Их обескураживало отсутствие пробных шагов со стороны американского правительства. В январе нарком по иностранным делам Георгий Чичерин, пребывая в замешательстве, написал для “Известий” статью, в которой признал: “Америка – это загадка”
[203]. Он затруднялся объяснить отношение Америки к советскому государству и пришел к (ошибочному) выводу, что политика США контролируется реакционерами, эмигрировавшими из царской России.
Хотя Чичерин и некоторые другие представители советской верхушки относились к АРА благосклонно, их взгляды разделяли далеко не все. Так, в ЧК всегда подозревали, а со временем все сильнее убеждались, что АРА представляет серьезную угрозу советскому государству. Согласно внутренней служебной записке от 26 января, в ходе наблюдения за АРА было установлено, что сотрудники организации в большинстве своем прежде служили в армии и разведке, причем многие из них владели русским языком (что было неверно), поскольку посещали страну до революции или сражались на стороне одной из белых армий в Гражданской войне (что было также неверно). В записке утверждалось, что Голдер был замечен за антисоветскими беседами с крестьянами, Хофстра в Уфе поднимал тосты за старые добрые времена, а некий Томпсон был пойман с поличным, когда срывал портреты Ленина и Троцкого со стены кухни АРА. Кроме того, в записке подчеркивалось, что АРА открывает отделения в приграничных городах (Петрограде, Витебске, Минске, Киеве, Одессе, Харькове, Уфе), а это служит неопровержимым доказательством, что американцы берут советское государство в кольцо и создают базы, которые будет несложно обеспечить военной техникой в случае контрреволюции (не стоит и говорить, что американцев просили проводить продовольственные операции в этих регионах, но в основном они все равно работали в Поволжье, в самом сердце России). Русские сотрудники организации, отмечалось в записке, представляют исключительно старую царистскую элиту, а потому по определению враждебны советскому режиму. Они снабжают своих американских начальников информацией о политике, экономике и быте, которая может сыграть чрезвычайно важную роль при организации антиправительственных бунтов. Очевидно, что необходимо “в срочном порядке принять меры, которые, не мешая делу борьбы с голодом, могли бы устранить все угрожающее в этой организации интересам РСФСР”
[204].
Реальные меры не заставили себя ждать. п февраля Государственное политическое управление (ГПУ), преемник ЧК
[205], отдало своим сотрудникам приказ: “Принять все меры для очистки организации АРА от нежелательных элементов”
[206]. Аресты русских сотрудников по политическим обвинениям прошли в Царицыне, Самаре и Пугачевском уезде. Рассерженный Хэскелл написал жалобу Эйдуку, заявив, что такие действия подрывают работу АРА, поскольку местные сотрудники организации теперь “живут в страхе под угрозой ареста, который может произойти в любое время дня и ночи”
[207]. От Хэскелла отмахнулись. Давление на тысячи русских, работающих в АРА, усилилось.
Несмотря на волну ужасающих сообщений о масштабе голода, которые приходили в Москву на протяжении нескольких месяцев, правительство не отказалось от применения карательных мер к крестьянству. Реквизиция закончилась, зверства – нет. В конце 1921 года Феликс Дзержинский, первый председатель ЧК и впоследствии ГПУ, был отправлен в Сибирь в качестве чрезвычайного представителя, чтобы лично проверить уплату продовольственного налога. Он создал “летучие революционные трибуналы”
[208], которые ездили по деревням и отправляли крестьян, не уплативших налог, в тюрьмы или трудовые лагеря. Злоупотребления властью достигли такого размаха, что было начато расследование. Были сообщения, что крестьян запирали в неотапливаемых амбарах, хлестали кнутом и держали под страхом казни. Некоторых раздевали, связывали и заставляли голыми бегать по улице – зимой. Многих женщин избивали до бессознательного состояния, а затем голышом бросали в снег. В ряде регионов продналог был настолько высок, что фактически гарантировал голод. В отчете спецслужб от осени 1922 года сообщалось “о массовых самоубийствах крестьян вследствие непосильности продналоговых ставок и конфискации оружия”
[209].
Илл. 28. Транспортная колонна АРА проходит по Царицыну
