Тем не менее некоторые залезали под вагоны, пробивали дырки в полу и воровали зерно. Один русский спросил Голдера, почему американцы помогают России. Услышав, что помощь обусловлена исключительно гуманитарными соображениями, он ответил: “Само собой, мы отплатим вам при первой возможности”. Голдер не мог представить такой возможности: ситуация казалась безнадежной, а глубокое отчаяние охватило всю страну. И все же, оказывая помощь, АРА играла важнейшую роль, поскольку дарила русским надежду. “Единственное, что дает этим людям смелость и силы, – писал Голдер, – это мысль о том, что им помогают иностранцы”
[220].
Илл. 31. Русские солдаты охраняют продовольственный поезд
10 марта американцы приехали в Ростов-на-Дону. Голдеру претило смотреть на полки магазинов, полные лучших продуктов и предметов роскоши для “красных богачей”, ведь на улице толпились “истощенные люди, которые протягивали костлявые руки и умоляли Христа ради поделиться с ними хлебом”
[221]. Рынки здесь, как и в зоне голода, были полны продовольствия, но цены были так высоки, что почти никто не мог ничего купить. “В сегодняшней России достаточно еды у трех классов – воров, взяточников и спекулянтов, – и обычно они работают вместе”
[222]. У Голдера разрывалось сердце:
Некоторые регионы России возвращаются не просто к примитивному, но к животному состоянию <…> Днем люди дерутся с собаками за мусорные кучи или бандами совершают налеты на продовольственные рынки, а ночью рыскают в поисках добычи, как звери. В любом большом городе вечером опасно выходить в одиночку на улицу после определенного часа <…> Наблюдая такие сцены, образованные и умные русские всеми силами борются с судьбой, которая настигнет их, если помощь не придет извне, а надежды на это мало. Они похожи на гостей, которые оказались ночью в горящем отеле и бегают из стороны в сторону, пытаясь найти несуществующий выход. Советская власть не выпустит их, а иностранные государства не впустят, поэтому им приходится лишаться рассудка и умирать. История знает немного таких трагедий, как в России
[223].
Глава 11
Келли уходит
первую неделю февраля Келли, вернувшись из Сибири, снова работал в Уфе, хотя управлять целым округом в одиночку было невероятно сложно. Хофстра болел и был прикован к постели, а Белл и Эльперин отправились с инспекцией в Стерлитамак, столицу Башкирской республики, расположенную в 130 километрах к югу от Уфы на реке Белая. В отсутствие Эльперина в уфимском отделении по-английски говорил лишь один русский сотрудник, мистер Уилл иг, без которого Келли был бесполезен. “Я и двух слов по-русски не прочитаю”, – смущенно признавался он. Ситуация была бы напряженной даже в обычных обстоятельствах, но Келли только что узнал, что вскоре они должны получить 12 тысяч тонн кукурузы, которые прибудут по железной дороге с Черного моря. Кроме того, ему не дали никаких указаний относительно того, как предполагается осуществлять хранение, транспортировку и развоз этого зерна.
Хофстра вскоре поправился, а также в Уфу вернулся Гарольд Бленди, еще один сотрудник уфимского отделения, который только что совершил поездку по губернии. Бленди вырос в Нью-Йорке, в семье уважаемого адвоката. Он окончил Йельский университет, во время войны записался добровольцем в британский Королевский летный корпус, а после остался в Англии, окунулся в ночную жизнь Лондона и принялся копить долги с такой скоростью, что более не успевал по ним платить. Очевидно, необходимость скрыться от кредиторов привела Бленди в АРА, а затем – в Россию. Сотрудники московского отделения не прониклись к нему симпатией и вскоре заметили, что ему сложно устоять перед искушениями большого города, а потому решили избавиться от нерадивого коллеги и отправили его в Уфу, полагая, что он вряд ли сможет навлечь на себя неприятности в предгорьях Урала. Они ошибались.
Бленди любил поспать и приходил на работу поздно, гораздо позже Келли и остальных. Он часто жаловался на плохое самочувствие и утверждал, что не может работать. Один русский сотрудник и вовсе назвал его “мертвым грузом”. Ходили слухи, что он, испытывая слабость к русским женщинам, платил продовольствием за секс. Келли терпеть не мог Бленди и не пытался этого скрыть: “Настала трудная пора, – написал он Джейн 19 февраля. – У меня в голове крутится тысяча мыслей о важных делах. Белл в отъезде, а от Бленди никакого толку. Работать приходится вдвоем с Хофстрой”.
Одна из главных претензий Келли к Бленди была связана с чрезмерной эмоциональностью последнего. Однажды февральским вечером Бленди чуть ли не в истерике позвонил Келли с вокзала. Сказав, что шестерых детей собираются отправить в четырехдневную поездку, не снабдив пайками, он слезно попросил предоставить им любые излишки продовольствия, имеющиеся в наличии. Келли нашел три буханки хлеба и печенье, но подобные поступки казались ему нерациональными: “Суматошные подачки при виде любого печального зрелища кажутся жалкими в своей ничтожности. Уверен, бедняга Бленди доволен, ведь он считает, что сделал доброе дело, но подобные инциденты ввергают меня в уныние. На мой взгляд, в таких случаях еда одного голодающего ребенка просто передается другому”
[224].
Илл. 32. Келли (сидит за столом) и Гарольд Бленди (левее, с усами, в меховой шапке) принимают заказы на продовольственные посылки из США. На плакате написано: “Хотите ли вы продовольствия из Америки?” Среди представленных продуктов рис, сгущенное молоко Van Camp's и мешки с “первоклассной беконной грудинкой”
Вечером 15 февраля Уильям Гарнер из отдела АРА по связям с общественностью приехал в Уфу в сопровождении фоторепортера Флойда Трейнхема. На следующий день Келли организовал для них экскурсию по городским больницам, кухням и детским домам. Гости успели многое посмотреть. “Они искали местный колорит и, кажется, нашли его, – написал Келли с некоторой издевкой. – Один несчастный бродяга упал к их ногам, и его пришлось везти в больницу на нашем «форде». Позже мы проехали мимо двух окоченевших трупов, лежащих в санях. Вид приюта для беженцев оказался невыносим для фотографа, который пулей выбежал из здания. Как бы то ни было, они увидели худшее и сделали ряд снимков, в том числе запечатлев меня за беседой с примечательным советским чиновником”
[225]. Судя по всему, Гарнер и Трейнхем оказались не готовы к тому, что им пришлось увидеть, и на следующий день никто из них не явился в отделение. 17 февраля они пришли снова и сфотографировали Келли и Хофстру с тремя представителями татарского мусульманского духовенства, одетыми в традиционное облачение, а затем сняли Келли с муллами на улице, на фоне снега, где муллы показали свой Коран, которому, как утверждалось, было более тысячи лет.
