Хэскелл пришел в ярость. Он вполне обоснованно посчитал новые условия нарушением Рижского договора и попыткой ограничить деятельность АРА в такой степени, чтобы сделать работу организации в России невозможной. В своем письме он потребовал ответов на два вопроса: намерено ли правительство прекратить продовольственную программу в текущей форме? Намерено ли правительство отныне пренебрегать условиями подписанного Рижского договора? Хэскелл пригрозил, что, если страна более не нуждается в помощи АРА, американцы немедленно остановят свою деятельность, соберут вещи и при первой возможности уедут домой. Он сказал, что будет ждать ответа к полудню 4 октября. Хэскелл сообщил о письме Ландера в лондонское отделение и назвал изменения “попыткой Коммунистической партии полностью нансенизировать [то есть нейтрализовать] АРА”. Он добавил, что любой отход от Рижского договора будет “фатальной ошибкой”.
Ландер пошел на попятную. Он явился к Хэскеллу с извинениями и сказал, что между ними возникло недопонимание. Письмо было написано в спешке, “по окончании рабочего дня”, и ни одно из содержащихся в нем положений не относится к АРА. Ландер заверил Хэскелла, что Рижский договор остается в силе и никакие его условия не будут меняться без предварительной взаимной договоренности АРА и советского правительства
[355].
Хэскелл наивно поверил, что АРА победила и вопрос решен, но советское руководство на этом не остановилось. К концу месяца правительство отказалось от данного Хэскеллу слова не распространять на АРА действие ограничений, перечисленных в письме Ландера. 31 октября был издан приказ, устанавливающий новые правила работы иностранных кухонь и нацеленный на закрытие как можно большего их числа. Все иностранное продовольствие было приказано передавать советским учреждениям, которые должны были распределять его среди нуждающихся. Хэскелл снова направил жалобу Ландеру. На этот раз ответа он не получил.
Пока советское правительство ужесточало свою кампанию против иностранной гуманитарной помощи, люди страдали. Новости о том, что АРА вытесняют из России, расстроили многих. В том месяце русский инспектор АРА Червяков написал о посещении Бурзян-Тангауровского кантона Башкирии: “При ликвидации работ АРА на каждом шагу, в каждой деревне можно было видеть картины отчаяния бедняков при известии о закрытых столовых. <…> Стоило сообщить им новость, как они тотчас же начинали плакать и молили о дальнейшей помощи”
[356].
Глава 18
Оренбург
10 сентября Гарольд Флеминг сел на поезд, следующий из Москвы в Оренбург. С собой у него был большой запас пленки, выжимки из статистики по зерновым и карта железной дороги – огромное полотно размером три на полметра, которое чертежник подготовил специально для него, отметив все промежуточные станции. Флеминга отправили с проверкой в оренбургское отделение, которое готовилось к закрытию. Он был рад отправиться в поездку и впервые посетить Азию. Его тревожила лишь Полина, которая болела лихорадкой. За неделю до его отъезда ее состояние так сильно ухудшилось, что Флемингу пришлось взять у Хэскелла автомобиль, чтобы отвезти ее в больницу. Он надеялся, что без него с ней все будет в порядке.
Флеминг путешествовал с комфортом, в чистом и просторном спальном вагоне, а снаружи целые армии сирот цеплялись за буферы и забирались на крышу, несмотря на все попытки караульных их отогнать.
Илл. 49. Одна из множества сирот, брошенных на произвол судьбы
В отличие от американских скорых поездов, к которым привык Флеминг, этот состав двигался неспешно, словно часть какого-то “каравана”. На станциях Пензенской губернии крестьяне продавали молоко, яблоки и арбузы, а вокзал Сызрани, стоящей на Волге в одном из самых пострадавших от голода регионов, все еще был полон беженцев. В Самаре Флеминг сделал пересадку, и вместе с ним в купе зашла группа русских. Узнав, что он работает в АРА, они принялись расхваливать американское сгущенное молоко. Флеминг развлекал их рассказами о чудесах нью-йоркского метро. Чем дальше на восток они продвигались, тем очевиднее становились свидетельства голода. Через три с половиной дня Флеминг наконец добрался до Оренбурга, расположенного более чем в 1400 километрах к юго-востоку от Москвы, в тени Уральских гор, неподалеку от границы с современным Казахстаном. На вокзале толпились замызганные беженцы. Зрелище было ужасно. Флемингу казалось, что он очутился в унылом приграничном городке Дикого Запада, и вспоминались картины из повести Марка Твена “Налегке”. Он упал духом. Более тоскливого места он и представить себе не мог
[357].
В Оренбурге, стоящем на небольшой, окруженной степями возвышенности на берегу Урала, проживало около 150 тысяч человек. В середине ноября 1921 года АРА начала кормить 50 тысяч городских детей, но вскоре расширила списки, когда стали очевидны истинные масштабы голода. Работать в Оренбурге американцам было особенно тяжело, и это признавало даже советское правительство. Через четыре месяца после начала операции сотрудники АРА все еще жили в ужасных условиях. В феврале местный полномочный представитель написал Эйдуку письмо, подтверждая обоснованные жалобы американцев. Тринадцать человек проживало на площади, предназначенной от силы для троих. Один из них от недостатка места спал в коридоре, другой – на диване, укрываясь вместо одеяла собственным пальто. Паре сотрудников пришлось составить стулья, чтобы сделать из них кровати. В отделении было не лучше: за каждым столом сидело по три человека. Долгое время в конторе не было пишущей машинки, а раздобыть бумагу и карандаши было нелегко. Сотрудникам АРА, писал чиновник, пришлось пройти через “целый ряд всевозможных мытарств”
[358].
Первым делом каждый вновь прибывший получал разрешение на ношение оружия. Ночью никто не ходил по улицам невооруженным. Какой бы ни была температура, шагая по темным улицам, сотрудники местного отделения АРА всегда держали револьвер в руке, не боясь обморожения. Грабители дважды совершали налеты на дом, где жили американцы, и много раз мужчины просыпались среди ночи, разбуженные вторжением, и прогоняли бандитов с оружием в руках. Один американец отмечал, что на улицах без конца слышится стрельба
[359].
Река Урал отделяла Европу от Азии, и американцы прекрасно понимали, как далеко от них находится штаб-квартира АРА в Москве. Примерно в то же время, когда первые сотрудники АРА приехали в город, отделение почты и телеграфа сгорело дотла, тем самым отрезав их от коллег. Даже после восстановления отделения телеграммы из столицы шли в Оренбург по две недели. Зимой железные дороги по нескольку недель кряду стояли из-за снежных заносов. Рассказывали, что один состав из Москвы встал на линии, застряв в снегу, и все пассажиры замерзли до смерти. В первую зиму в Оренбурге, пока железная дорога стояла на протяжении шести долгих недель, сотрудники АРА изучали горизонт в бинокль, надеясь увидеть состав, везущий их курьера с продовольствием, материалами и новостями из внешнего мира.
