Нередко секты обзаводились собственными христами, богоматерями, пророками, живыми богами и прочими явленными апостолами. Перечень этих лиц получился бы длинным. Селиванов, который имел привычку выходить к своим последователям в компании державших его под руки скопцов, «святого Иоанна» и «святого Петра», как их должны были называть прочие члены секты, хорошо усвоил логику сакрализации монарха и воплотил ее, доведя до крайнего предела: он объявлял себя не только Петром III, но и Богом.
ЖУЛИКИ СЛЕТАЮТСЯ
Обилие циркуляров и воззваний, выпускаемых министерством внутренних дел, Синодом и полицейскими управлениями многих городов, дает представление о масштабе религиозного самозванчества, наблюдавшегося на рубеже XIX–XX веков. Проходимцев, появившихся тогда на сцене, можно разделить на три категории. Первая включала лжемонахов с Афона и из Иерусалима, сборщиков денег в деревнях и заметных фигур, живших в столицах и нередко пользовавшихся покровительством влиятельных особ. Испитые физиономии этих «монахов», заявлявшихся в деревни целой гурьбой, не останавливали мужиков, которые не скупились на пожертвования. Крест, выжженный на руке, считался Божьей меткой, указывавшей на «избранность» монаха, на которого возложена миссия по сбору взносов. Они часто бывали дважды в одном месте; приезжая во второй раз с благодарственными письмами от иерусалимского патриарха, они снова выманивали деньги у ободренных крестьян. Благочестивых мужиков охватывало ликование, и они организовывали сбор средств. Собранные деньги отправлялись по почте в южнорусские города, особенно в Одессу, или же прямо в Константинополь, где у лжемонахов были свои конторы. Правда, не ко всем из них подходит приставка «лже»: случалось, что во время полицейских облав задерживали самых настоящих и вполне влиятельных монахов. Когда Синод в попытке покончить с мошенничеством сам организовывал сбор пожертвований для Афонского монастыря, лжемонахи через прессу и письма обращались к народу: не верьте Синоду, говорили они, мы не получаем денег, которые вы ему переводите. Посылайте взносы прямо по почте, а если чиновники почтовых учреждений откажутся принять от вас конверты с деньгами, немедленно уведомьте нас!.. Иногда события развивались по иному сценарию. В 1890 году на Афонскую гору из Санкт-Петербурга приехали некий «князь и его личный секретарь» и выманили у тамошних монахов деньги на то, чтобы хлопотать об их делах перед российскими властями.
Вторую группу составляли лжечудотворцы, наводнившие Россию Божьи люди, которые выманивали у болящих деньги, пообещав им чудесное исцеление, и, не дожидаясь, пока чудо свершится, куда-то испарялись. И наконец, третья категория: вереница лжепаломников, юродивых и пророков – один называл себя ангелом, другой демонстрировал зевакам руку, якобы «когда-то заушавшую Христа», третий представлялся царем иудейским… Паломника Антония, простого сибирского крестьянина, судимого за кражу, пригласили в Кронштадт освящать корабли царского флота. Встречались и «монахи-ревизоры», тщательнейшим образом проверявшие счета духовных школ и… женских монастырей. «Точно стая саранчи, – пишет Короленко, – налетают они на „святую Русь“ и из Персии, и из Палестины, и из Турции, подымаются, наконец, из собственных недр нашей жизни».
Пресса и архивы показывают, что описанное явление не исчезло и поныне, хоть и утратило былой размах. Об этом среди прочего свидетельствуют те формы, которые принимало сопротивление действиям «воинствующих атеистов» в 1930‐е годы, а также бесчисленные «богоматери», регулярно объявлявшиеся тут и там и дожившие до нынешнего религиозного бума. Деятельность некоторых таких «мессий» никак не была обусловлена особенностями российской политической обстановки, что сближало их с западными «пророками». Но были и иные случаи. Например, определение лжемуллы, используемое советской прессой в годы Афганской войны для характеристики тех мусульманских священнослужителей, которые проповедовали в Средней Азии без официального разрешения, то есть тех, кто не прошел через единственную школу подготовки мулл, утвержденную партией, что можно списать на нежелание властей лишаться монополии на идеологию. Оппозиция «истинный – ложный» с XVI века не только не потеряла актуальности, но вобрала в себя весь диапазон общественных институтов России.
Глава XVIII. НАДЗИРАТЬ, НАКАЗЫВАТЬ, ЛЕЧИТЬ: ЛЕГИТИМАЦИЯ САМОЗВАНСТВА
АГЕНТЫ ОХРАНКИ И ПОЛИЦЕЙСКИЕ
В своем исследовании «самозванщины» В. Г. Короленко сообщал о нашествии самозваных шпиков, упирая на социальную и политическую подоплеку явления. В начале XX века, писал он, «полицейский в штатском» – далеко не почетный титул, но поскольку жители России подвергались всевозможным внесудебным расправам, эта профессия играла немаловажную роль в их жизни и вызывала почти мистический ужас. О 1870‐х годах, «тревожном» десятилетии, на которое приходился всплеск революционной деятельности, Короленко писал, что в этот период «газеты отмечали появление целых самозваных комиссий, являвшихся с формальными обысками и выемками, преимущественно в богатые семьи, после чего исчезали порой довольно крупные суммы». Мог ли он вообразить, что и через семьдесят лет будет наблюдаться нечто подобное? Французский историк Габор Риттершпорн утверждает со ссылкой на архивные данные, что в 1937–1938 годах «ничто в такой степени не характеризует сумятицу, к которой привела кампания против „врагов народа“, как появление в разных частях страны банд налетчиков, которые грабили квартиры, выдавая себя за сотрудников органов, пришедших производить обыск».
Показателен один случай, о котором рассказывает Короленко. 1892 год. К пароходу, шедшему вниз по Волге, подплыла лодка «путейского ведомства»; последовала команда остановиться. В лодке находились два тайных агента. Капитан пригласил их отобедать и поселил в лучшей каюте первого класса. «Командира парохода не смутило то обстоятельство, что оба „агента“ имеют чрезвычайно непрезентабельный вид. Наоборот, это лишь утвердило его в мысли, что агенты именно тайные, имеющие особые основания скрывать свое настоящее звание. Предполагалось, что они командированы в каких-то особо важных видах секретно проверить коммуникационные порядки на Волге». Не доезжая 150 верст до Саратова они вызвали из «путейского ведомства» казенный пароход и уже на нем продолжили свой путь, ни в чем себе не отказывая: в Саратов они прибыли сильно навеселе. Это не помешало им нагнать страху на путейского чиновника, которому они устроили ревизию, остановившись в его доме. «Агенты» собрались уже ехать дальше на казенном пароходе, который был отдан в их распоряжение, но под действием винных паров поссорились и устроили такую потасовку, что на борт был вынужден подняться полицейский. Его предупредили, что буянят тайные агенты, но он «как человек не путейского ведомства и, значит, не подверженный ревизорскому гипнозу» сразу раскусил самозванцев. Зычным голосом он скомандовал: «Смирно!» Один из «секретных агентов» непроизвольно вытянулся во фрунт: выяснилось, что он беглый солдат, а его спутник – простой бродяга, с которым он познакомился где-то в кабаке на почве совместных возлияний. «Тогда только <…> всем стало ясно по физиономии „главного агента“ и по его голым ногам, что он не мог быть истинным ревизором».
