– Без обследования диагнозы не ставят, но на первый взгляд у него далеко не худший вариант – мышцы не атрофированы полностью. Процесс только начался.
Она смотрит в глаза, и мне от этого взгляда физически больно.
– Если у вас есть средства, – и тут она неосознанно поднимает глаза на шары под потолком, – ему можно здорово помочь. Я недавно читала статью в медицинском журнале о том, что сейчас ставят на ноги даже пациентов с полным повреждением спинного мозга. А у него явно неполное. Что-то связанное с вживлением чипа, который посылает электрические импульсы в сохранившиеся нервные связи. Изобрели это для снятия боли, но оказалось, что спинной мозг способен обучаться. Обречённые паралитики заново учатся не только стоять, но и ходить.
– Знаете, – говорю ей, – я тут человек посторонний и случайный. Просто скорую вызвала.
– А, – отвечает. – Понятно. Извините.
Я захлопываю за ней дверь, оборачиваюсь и вижу силуэт Лео в коляске, а за его спиной – ослепительно яркий, отражённый от поверхности залива солнечный свет. Он не смотрит на меня. И в этот момент я снова ощущаю эту тупую боль в груди, только теперь леска не только тянет мои внутренности, но и впивается в них. И в местах порезов я кровоточу.
– Так. Ладно. Хорошо. Какие у меня обязанности?
– Никаких.
– Никаких? Совсем?
– Просто будь… здесь.
Думаю, уже закрывая дверь за медработником, где-то глубоко внутри я знала, чем буду занята в ближайшие годы. Также допускаю мысль, что Лео, покупая билет на самолёт до Ванкувера и ожидая меня несколько часов в аэропорту, где-то на том же подсознательном уровне знал, почему и зачем это делает.
Глава 8. Начало
The Big Moon – Your Light
Я завариваю кофе: на высокий металлический стакан-термос устанавливаю стеклянный конус, распрямляю в нем бумажный фильтр и высыпаю внутрь ложку молотого кофе. Лео заинтересованно наблюдает. Поймав мой взгляд, спрашивает:
– Что это?
– Фильтр для кофе.
– Впервые такое вижу, – сообщает.
– Весь офисный Ванкувер сейчас именно так и заваривает. Это простейшее изобретение из стекла стоит аж тридцать баксов, а купить его можно только в одной сети кофеен. Но все в теме.
– Это дорого?
– А ты как думаешь? Если в Доллараме равноценное изделие из стекла потянет максимум на два бакса?
И я вижу по его лицу, что с таким явлением, как Долларама, Лео в принципе не знаком.
– На коробке было написано «произведено в Японии», наверное, поэтому так дорого. Как бы там ни было, это самый вкусный вариант заваривания из всех его видов, подвидов и разновидностей.
От его лица сложно оторваться. Даже странно, как природе удалось создать настолько безупречные, но при этом особенные, с ярко выраженной индивидуальностью черты. Самое гипнотическое на этом лице – не тонкий нос и не губы, не скулы и не линия подбородка. Глаза. Когда он смотрит на тебя, мир вокруг начинает расплываться разводами.
Взгляд его острый, пронзительный, часто полный недоверия и подозрительности, но, скорее всего, его хозяин не имеет даже отдалённого представления о том, насколько он соблазнительный. Ведь даже при сложившемся положении дел – парень, по сути, инвалид, колясочник – в выражении его глаз нет и следа подавленности, отчаяния или уныния. Лео – объект непознанный, трудно читаемый, а главное – неприступный.
Сейчас, спустя почти сутки после приступа, он выглядит дорогой моделью, оказавшейся в инвалидном кресле вследствие извращённого воображения сценариста. А вчера, замученный то ли болью, то ли действием болеутоляющих, он едва мог держаться прямо в своей коляске. Я предложила помочь ему прилечь, он, конечно, отказался, но попросил принести воды. Пока я набирала её в фильтр и ждала, Лео переместил себя из коляски на сложенные мною же на полу одеяла. Всё это было приемлемым только в теории, а на деле сжимает сердце так, что из него начинает сочиться сострадание. Воду он почти не пил, и я поняла, что она была только поводом отвести мои глаза от процедуры перемещения его тела из коляски на пол.
– Выпей ещё, – прошу его. – Чтобы избежать обезвоживания.
Он слушается и делает несколько глотков, но главное – не просит меня уйти. И я остаюсь. А он закрывает глаза и очень скоро его дыхание становится размеренным. Я всего лишь пытаюсь укрыть его пледом, как вдруг он вялыми, дезориентированными во сне движениями нащупывает мою руку, и я чётко ощущаю, как дрожат от слабости его пальцы. Он сжимает мою ладонь – легонько, но основательно – и не выпускает, потом прижимает к своему животу.
Версий моих догадок и самоуничижительных предположений о том, в какой момент я всё испортила – ведь начиналось всё так хорошо, да почти сказочно – превеликое множество, но весь парадокс и комизм ситуации в том, что я до сих пор не имею ни малейшего понятия, какая из них верна. Что произошло? Как же так случилось, что романтическое между нами вмиг испарилось? Где, на каком повороте мы свернули не туда?
Его смартфон настроен таким образом, что все личные сообщения всплывают на экране до их прочтения. Интересно, что и мой девайс работает так же – вероятно, этой функцией пользуются все одинокие люди и те, кому совершенно нечего скрывать от своих вторых половин. Так вот вчера, сидя рядом с ним на полу и позволяя его ладони прижиматься к своей, я увидела, как уверенно и привычно его экран загорелся сообщением:
@Carla: Лео, ответь! Потому что я уже начинаю дёргаться. Всё хорошо?
– Я хочу извиниться за вчерашнее, – внезапно и так неожиданно сообщает мне Лео, что я аж вздрагиваю. – Такое больше не повторится.
Я не сразу соображаю, что он имеет в виду – в моих мыслях Карла. А в его, похоже – деликатные моменты его приступов.
– Тебе не нужно просить за это прощения. Тем более обещать, что этого больше не случится.
– Я знаю, как это выглядит… со стороны. Это отвратительно и может пугать.
Да, я испугалась. А с отвращением всё куда как проще.
– Лео, не знаю, говорила я тебе или нет, но в хосписе не работают те, кого беспокоит отвращение.
– Я думал, – он смотрит на меня расширенными глазами, – ты работаешь в больнице…
– Хоспис и есть больница. Просто в ней никогда не выздоравливают.
До меня не сразу доходит истинный смысл его реплики про больницу. Но она где-то сидит во мне занозой, и вылезает вечером, когда я принимаю душ. Самые дельные мысли меня почему-то всегда посещают именно в процессе омовения. Он сказал: «Я думал, ты работаешь в больнице». Так может, это и есть причина, по которой он предложил мне должность своей сиделки?
Я снова засыпаю с раздражением и вопросом «Что я здесь делаю?». Но на этот раз никаких кардинальных решений не принимаю. Больше того, я даже не знаю, как ему сказать, что мне нужно домой – элементарно взять сменные трусы, потому что за ночь те, которые я ношу днём, не высыхают на торшере полностью. В итоге, Саванна, само собой, не упуская случая посмеяться, привозит мне сумку с вещами. Я забираю её у входа в здание – теперь у меня есть свои ключи. Оказывается, дубликат – в единственном экземпляре – был у Лео с самого начала.
