У Лео глаза по блюдцу. И в них как будто есть краснота, но это может быть также последствиями приступа.
– Ты что? Хоронить меня собралась?
– Я собралась спеть для тебя песню!
Единственную, которую научилась исполнять на гитаре, тупица!
– Ты можешь просто послушать?
– Конечно.
И я играю и пою для него:
'Cause when I'm seeing double,
It's your lullaby love that keeps me from trouble,
It's your lullaby love that's keeping me level,
It's your lullaby love that keeps me awake.
Потому что, когда у меня двоится в глазах,
Только твоя любовь-колыбельная спасает меня от неприятностей,
Только твоя любовь-колыбельная даёт мне силы держаться,
Только твоя любовь-колыбельная удерживает меня в сознании.
Как только я перестаю петь, вместо аплодисментов получаю:
– Выйдешь за меня, если всё получится?
Возможно, в какой-нибудь другой реальности, где не было бы Карлы или хотя бы всей той грязи, которую она на меня выплеснула, рассказывая о своём муже, этот момент стал бы особенным для меня. Но я живу в этой реальности, и едва слова «Выйдешь за меня?» покидают рот этого парня, в моих ушах сразу проигрывается её фраза: «Он предложит тебе замуж, потому что ему нужна нянька».
– И если не получится тоже. Но только по любви.
– Понял, – улыбается широко, довольный. – Тогда буду стараться во имя любви!
– Старайся.
Глава 11. Реальность
Jacob Banks – Slow Up (Live at Roundhouse London)
Я до сих пор не нашла ответ на вопрос: «Почему мой отец не любил меня?». Версия «потому что биологически не родной» – самая частая из всех, которые приходили в мою голову хоть тогда, в детстве, хоть сейчас. И если отбросить один маленький факт в сторону, то она же выглядит и самой достоверной. Однако факт остаётся фактом, хоть игнорируй его, хоть нет: Меган отец обожал, а с ней мы близнецы, поэтому самая вероятная версия оказывается также и самой несостоятельной. И я мучительно продолжаю свои поиски.
Согласно теории Дианы я – актёр одного из трёх типичных сценариев нелюбимых дочерей: «Любовь обязательно нужно заслужить». Есть ещё два: «Брошенная» и «Доказать отцу», но оба варианта не мои. Я спешу залюбить мир до смерти, чтобы он отплатил мне наконец-то уже тем же. Или хоть чем-нибудь.
В комнате, куда меня приводят, так много искусственного света, что даже режет глаза – слишком ярко. Посередине стоит медицинская кровать, и её изголовье поднято так высоко, что Лео почти полусидит. К его груди приклеены провода – по одному с каждой стороны, на пальце прищепка, на руке две капельные системы с дозатором и кнопкой и ещё одна у основания его шеи над ключицей. Здесь довольно холодно, поэтому кто-то укрыл его толстым одеялом, плотно подоткнув края, но оставив провода на груди открытыми. На лбу, под мышками и на грудных мышцах у него красные пятна.
– Что это? – спрашиваю медсестру в страхе, что у Лео развилась аллергия на медикаменты. – Вы видели эти пятна? Его доктор видел?
– Да, конечно. Не переживайте, в них нет ничего опасного. Это раздражение на коже от хирургического стола. Операция длилась пять с половиной часов, и всё это время он пролежал лицом вниз. В местах, где давление было самым сильным, у пациентов часто бывают такие пятна. Они быстро проходят.
Лео открывает глаза и вяло водит ими по комнате, будто ищет источник голосов.
– Лео? Ты уже проснулся? Ты молодец! Ты такой молодец, парень! Ты справился, – бросаюсь к нему и, конечно, сразу беру за руку.
– Я… молодец?
Лео произносит эту фразу так медленно и так растянуто, будто у него язык онемел.
– Конечно! Всё хорошо. Всё позади. Ты представляешь? Врач сказал, там всё-таки был осколок!
– Где?
– В позвоночнике.
Лео долго смотрит на моё лицо и задаёт вопрос на миллион:
– Кто ты?
И я даю ему ответ на три миллиона:
– Твой ангел хранитель.
Ему нравится этот ответ, губы растягиваются в улыбке и, мне кажется, что их тонкая кожа вот-вот потрескается. Вдруг Лео резко откидывает голову назад и закрывает глаза.
– Я так устал… ты выйдешь за меня замуж? – он снова открывает глаза, но смотрит не на меня, а на угол изголовья кровати, затянутый в голубую простынь. – У нас будет голубая свадьба. Хочешь? Цветы голубые, платье голубое… тоже… и голубое кольцо – всё как ты хотела.
– Голубое кольцо? – я не припоминаю, чтобы я хотела чего-нибудь подобного.
– Да… как он называется… не могу вспомнить… сапфир. Кольцо с сапфиром… ты хотела. Выйдешь за меня?
Медсестра хихикает, проверяя его капельную систему.
– Он сейчас всё ещё под действием анестезии. У некоторых людей в этот период бывают галлюцинации, многие бредят, но потом они ничего не помнят. В течение часа он полностью придёт в себя и почувствует боль. Она будет сильной. Вот здесь, – показывает на капельную систему, – обезболивающее. На эту кнопку он может нажимать, когда боль будет слишком сильной, но не делайте это за него, пожалуйста. Передозировка опасна.
– Хорошо, не буду.
– Вот здесь кнопка вызова медсестры, но пользуйтесь ею, пожалуйста, в случае острой необходимости. В туалет ему ходить не нужно – на эти сутки установлен катетер.
– Катетер? – снова распахивает глаза Лео.
– Отдыхай, парень, – поглаживает его по руке медсестра. – Мы обо всём позаботились.
– Мне не нужны эти катетеры… целая чёртова коробка катетеров…
Дверь за медсестрой захлопывается. Лео несколько минут разглядывает меня, широко раскрыв глаза, но я сомневаюсь в том, что он способен сфокусироваться.
– У тебя такие маленькие глаза… Почему у тебя такие маленькие глаза? – спрашивает. – И губы… Ты раньше была другая… Мне не нужны эти катетеры!
– Конечно, Лео, как скажешь. Не переживай.
– … полностью вернулась чувствительность… везде… А ты даже не знала… До сих пор думаешь, я овощ?! Не-е-ет! Я не о-о-вощ… Я уже давно не овощ…
– Знаю. Конечно, ты не овощ! Ты красивый и сильный парень.
Он вздыхает, закрывает глаза и отворачивается.
– Я люблю тебя…
Ушам своим не верю. Признание в любви под кайфом, серьёзно? От Лео можно всего ожидать, его скрытная натура вполне могла бы лелеять романтические чувства. Я стараюсь относиться к происходящему с юмором и даже начинаю записывать анестетический кайф Лео на видео – чтобы потом ему показать, каким забавным он был в первый час после наркоза, но его слова о любви бесконтрольно и неумолимо разливаются по моим венам будоражащим жаром. Пламенем даже. Я ощущаю, как горят мои щёки и наверняка сияют сейчас глаза.
