– А если после смерти все же окажется, что ничего нет?
– Ну, во-первых, в таком случае это вас тогда волновать уже не будет, а во-вторых, вы просто проживете красивую и хорошую жизнь, оставив о себе добрую память. А вот если окажется, что со смертью ничего не кончается, тогда как? Как это по-английски? «Упс!» По нашему: «Ой!» Я бы даже сказал: «Ой-ей-ей!» Но со смертью ничего не заканчивается, Джеймс. Уж в этом-то я даю вам слово. Смерти нет.
– Как же нет, когда я вижу ее каждый день?!
– Что вы видите? Как душа переодевается? Когда женщина носит под сердцем ребенка, верит ли эмбрион в «жизнь после рождения»? Ведь для него там все так разумно и даже идеально устроено… Представьте, какой для него ужас даже в кошмарном сне увидеть это обрезание пуповины, связующей его с родным домом… А ведь какие-то «негодяи» рано или поздно обрежут эту пуповину, вот в чем «беда»… И это – неизбежно… Да еще и радоваться этому будут: «Сын родился!»
– Как у вас все это получается? – не удержавшись, улыбнулся я.
– Что «это»?
– Ну… так все это видеть?
– «Для читающих Библию нет вопросов, для не читающих – нет ответов». Ну, и вопрос «чистого взгляда».
– А это что? Еще одна концепция?
– Нет, это уже результат «концепций». Я же говорю вам, Джеймс: христиане – это умные, сильные и веселые люди. Скорее, даже оптимисты, несмотря на все случающееся с ними. Если ты доверил свою жизнь Богу, то все, происходящее с тобой, воспринимаешь уже не как беду, а как тренировку, вразумление или тот замысел, который ты пока понять не можешь, но до тех пор, пока его тебе не объяснят, терпеть надо. Христиане – это те, кто не только верит в Бога, но и верит Богу. И больше, чем самому себе. Поэтому у них все и получается. «Если с нами Бог, то кто против нас»,- говорили древние.
– Тогда почему же от Него отходят не только люди, но и ангелы?
– Свобода,- вздохнул он.- Неправильно понимаемая свобода и право выбора. Ведь свобода не имеет никакого отношения к идее коммунистического «обезличивания». Свобода – это право на неравенство. Это ответственность. И это – выбор. Бог знает прошлое, будущее и настоящее, но дает нам священное право выбирать самим. И все равно знает, что будет. А мы в миллионный раз все пытаемся Его обмануть, спрятаться или доказать свою «самостоятельность». Все это так смешно, потому что мы и так имеем это право выбора, а значит, и свободы. У Бога для нас нет «предопределенности», все куда проще. Он просто знает будущее. Выбираем мы, а Он просто уже знает. Вот вы знаете, что Колумб открыл Америку? Как прожила свою жизнь королева Елизавета и какие она принимала решения? Что написал Шекспир? И вам было бы смешно, если б кто-то обвинил вас в том, что вы принудили их сделать это. Жизнь не статична, Джеймс. Кто-то из великих сказал: «Когда я перестаю молиться, со мной перестают происходить случайности и совпадения». Понимаете? Бог дает нам шансы. Он словно каждый день открывает перед нами новые двери, а мы уже выбираем: входить в них или нет. И каждый день меняем историю, меняем будущее…
– Но мне не нравятся эти слова: «рабы Божьи». Тут сложно не взбунтоваться, требуя свободы! Я не хочу быть ничьим рабом!
– Так и Бог не хочет быть рабовладельцем. Это отголосок Ветхого завета, принуждение законом и «страха Божьего». Раб, как известно, подчиняется хозяину из страха перед наказанием. И это – первая ступень. Вторая – «страх наемника». Наемник работает за плату и боится потерять ее. В нашем случае эта «плата» – Царство Божие. Хороший «страх», но недостаточный. Есть еще и третий «страх». Страх сына. Он и так знает, что наследует от Отца все, но не хочет Его огорчать. Не по приказу, не из боязни потерять наследство, а потому, что любит… Не хотите быть «рабом», Джеймс,- будьте сыном. «Кто познал Бога, тот стремится не в рай, а к Богу». Вот потому-то я и отдал Ему свою свободу. Истинно твое только то, что ты можешь отдать. Я – свободный человек, потому и решаю сам, кому и зачем отдавать принадлежащее мне. Платон как-то сказал: «Свобода нужна человеку для его возвращения на звездную родину». Я очень хочу вернуться на родину, Джеймс. К Отцу. Это мое право выбора и моя свобода. Другая мне не нужна. «Свобода – с кем»? «Свобода – от чего»? А моя вера – это мои силы на этой дороге. «Вера» переводится как «вар», «жар», «кипение», если угодно. Это как топливо для мотора… Так что все очень просто. Я иду по этой дороге, и когда ко мне приходят, спрашивая, как пройти дальше, я думаю, что бы делал на их месте, и отвечаю… Вот теперь вы знаете, кто мы, чем здесь занимаемся и о чем мечтаем.
– А… Что бы вы делали на моем месте?
– Пошел бы в трапезную,- сказал он.- Вы ведь так ничего и не ели со вчерашнего дня. А мы как раз поспели к трапезе… У нас замечательный повар, Джеймс… Мы ведь уже пришли, вы разве не заметили? Я говорил: это озеро очень маленькое… Спасибо, что составили мне компанию.
– Ну… Если хотите… Можете попросить меня еще…
хм-м… проводить вас… как-нибудь……….. И поговорить со
мной. Я не против.
– Спасибо вам, Джеймс,- с легкой улыбкой ответил он.- Мне приятно это слышать.
…Джентльмен всегда готов оказать услугу другому джентльмену. В целом я был доволен собой в этот раз…
А вечером на меня было совершено нападение. Конечно, при желании можно подобрать другое название для этого события, но по моему личному мнению, это самое подходящее определение для описания этого вечера.
Какой-то огромный, черный, волосато-бородатый человек ввалился в мою комнату-келью и заревел таким басом, что даже стекла в окнах задрожали:
– Э-э! Дарагой! Почему тебя прячут?! Почему сам прячешься?!
– Простите, сэр… Вы кто? – опешил я.
– Ираклий я. Маргиани. Князь! – Проревело это чудовище и стянуло с абсолютно лысой головы огромную мохнатую шапку (позже я узнал, что она называется странным словом «папаха»).
На всякий случай я встал (все же титул этого дикаря пока не был официально доказанным самозванством) и как можно вежливее спросил:
– Я искренне польщен, но так как мы не представлены, то хотелось бы…
– Вах! – возмутился он.- Какое «представление»?! Оглянись, дарагой! Где мы?! Кто мы?! Что творится?! А?! Такой тарарам кругом! Если ждать, пока нас кто-то кому-то представит, одичаем, как волки! Забудь, дорогой! Это в Петербурге был этикет-шмитикет. А здесь – просто хорошие люди, да?
Меня крайне покоробило это его панибратское «тыканье», но, старательно сохраняя национальную выдержку, я все же нашел в себе силы представиться как можно вежливее:
– И все же это будет не лишним… Мое имя – Блейз. Джеймс Блейз. Английский журналист.
– Замечательно! – неизвестно чему обрадовался князь.- Англичанин! Журналист! Да еще и Джеймс! Вот тебя нам и не хватало, дорогой! Собирайся, пошли!
– Куда?!
– Как куда?! К нам, канэчно! Стол накрыли, мясо приготовили… Вина нет… Не достать здесь вина, дорогой, уж не обессудь. Мы здесь у местных крестьян самогон раздобыли. Купец Пружинников – пройдоха! – где-то изыскал и за бешеные деньги купил. Маладэц, да?!
