Юли прикусил язык, чтобы не расскулиться. Нельзя маме уходить! Она должна остаться с ним навсегда. Она же обещала!
Мистер Шорк улыбнулся сёстрам. Он шагнул к выходу, но вдруг обернулся и щурясь посмотрел через плечо.
– Когда лисёныши вырастут, ты вернёшься в Лиловое Королевство.
Мама повесила голову.
– Я вернусь.
Юли затрясся, шелестя листьями. Когда сёстры осенью уйдут из норы, неужели мама бросит его здесь самого по себе? Она же обещала, что останется с ним навсегда! Она…
– Ик!
В норе повисла звенящая тишина.
– Ик!
Юли сложил на морде переднюю лапу, чтобы перестать икать, но сделалось только хуже.
– Ик! Ик! Ик! Ик!
Мистер Шорк принюхался.
– Живой? – спросил он неторопливо и грозно.
– Нет, – ответила мама. – Это я. Я…
Мистер Шорк прошагал в глубь норы и разметал листья над Юли. Сердитым взглядом посмотрел на сухую лапу. Юли не переставая икал.
– Этому, – поворотился мистер Шорк к маме, – здесь не место.
Её затрясло.
– Войн, ему только два месяца. Одна нога у него не выросла. Куда ему идти? Он не выживет.
– Кто говорит уходить? – сказал мистер Шорк. – Сверни ему шею.
Мама оцепенела от ужаса.
– Войн… Не надо.
Юли только и мог что дрожать и икать.
Мистер Шорк вздохнул.
– Лисица, которая родила такого уродца, должна сама от него избавиться.
Он кивнул на Юли:
– Приступай.
Сёстры тихонечко заскулили. Юли съёжился, вжимаясь в листья. Мама стояла не шевелясь.
– Ну, хорошо, – сказал мистер Шорк.
Он молнией пролетел через всю нору. Сверкнули и остро щёлкнули белые зубы. Кончик уха Агаты болтался на лоскуте кожи. Кровь тонкой струйкой текла по щеке.
Мистер Шорк навис над пятью сёстрами.
– Я даю тебе выбор, – сказал он матери. – Сохранить пять девчонок или этого калеку-мальчишку. Выбирай быстро, а то загрызу их всех.
Мама посмотрела на Юли, потом на сестёр.
– Нет. Нет, ты меня не заставишь…
Мистер Шорк схватил зубами Агату за горло и заломил голову. Агата заскулила, задрожала, из уха сочилась кровь.
Юли поймал мамин взгляд. Слёзы текли ручьями у неё по щекам.
– Мама! – позвал он.
– Я… – выдавила из себя мама. – Я выбираю…
Юли, не слушая, что она скажет, бросился из норы. Он скакал вверх по скользким камням Большого Валуна, срывая когти и скуля всякий раз, когда передняя лапа налетала на булыжник. Он то и дело спотыкался, больно ударяясь мордой. Но он чувствовал позади себя пепельную тень, и страх давал ему новые силы.
Юли добежал до оврага и остановился в нерешительности. И тут же по ветру до него донеслось прерывистое дыхание. Он прыгнул. И снова живот ударился о край оврага. И снова передняя лапа отчаянно царапала камень, а задние тащили его вниз.
Он упал в грязь и опять оказался в гудящем от ветра тоннеле. Красно-жёлтые чешуйки влажно извивались между камней. Без мамы некому было его вытащить, а ему самому не допрыгнуть до неба над разломом. В конце тоннеля между камней он увидел ели. Он услышал быстрый шелест воды, шорох иголок.
Юли помчался туда, где скала неожиданно обрывалась. Грязная вода забрызгала ему переднюю лапу и сотней тонких хвостов потекла по камням вниз, в неглубокое озерцо. Он смотрел на стекающие книзу капли, а позади завывала тьма. Он чувствовал, как мистер Шорк рычит в овраге, подбираясь острыми зубами к его ушам.
Юли даже не прыгнул, а соскользнул за каменный край. Он падал, и падал, и падал, и наконец шлёпнулся в воду, и вокруг стало темно. Он замахал лапами, закрутился и завертелся, выкарабкиваясь на поверхность. Передняя лапа уцепилась за что-то твёрдое, и он вытащил себя, насквозь мокрого, на берег и, тяжело дыша, повалился на бок.
Едва дыхание успокоилось, он поднялся на ноги. Взгляд пробежал по утёсу вверх. Он ожидал увидеть на вершине Большого Валуна восседавшего там мистера Шорка. Но наверху никого не было.
Юли поморгал, смахивая с ресниц грязь. И прерывистое дыхание, и пепельная тень – всё это было только его воображением. Только его собственный страх гнал его к оврагу и вниз с утёса. И он больше никогда не вернётся в свою нору.
Он чуть не завыл, призывая маму, но горло сдавило. Если мистер Шорк услышит, он может спрыгнуть и прикончить Юли.
Юли долго всматривался в заросли ольхи – на лица, что выглядывали из сумрака. И, решив, что деревья не так страшны, как его отец, Юли поскакал в лес.
Он подождёт, пока ветер развеет над валунами лиловый запах, и мама крикнет, что всё спокойно, можно выходить. Она придумает, как ему взобраться на утёс. Может быть, даже спрыгнет и втащит его за загривок.
Юли не уходил далеко в лес. Всего на несколько лисьих хвостов, чтобы мама могла уловить его запах. Он отыскал местечко, заросшее мхом, и, мокрый и усталый, плюхнулся на живот.
И уже было некому ткнуться в него носом и помочь подняться.
* * *
– Дурацкая история, – заявил четвёртый лисёныш, поднимаясь на трясущихся лапах. – Какой отец станет убивать сына? Даже если захочет, мама ему не даст.
Голос его дрожал.
– Это история неправдоподобная и… и дурацкая, и… и… и… и… и дурацкая.
С этими словами он побежал обратно к норе – ему хотелось прижаться к маме и… убедиться, что всё так и есть.
Пятеро лисят.
Небо над Лесом Оленьего Рога сделалось цвета гниющей тыквы. Лапы у самой младшей зябко стыли.
– Подождите, – воскликнул пятый лисёныш. – А что стало с Юли?
– Терпение, – ответила рассказчица, посверкивая глазами из темноты пещеры.
– Почему сёстры были с ним такими жестокими? – спросила бета.
– Они жили в стране, где мало еды, – объяснила рассказчица. – Если бы Лес Оленьего Рога весь высох, ягоды исчезли, а совы растащили даже самые жалкие остатки съестного, может, и вы принялись бы морить друг друга голодом. Кто знает…
Пятеро лисёнышей в сомнении переглянулись. Их животы были набиты мясом ондатры и земляными червями.
– Вы обещали, что история будет страшная, – сказала третья.
– Тс-с! – цыкнула на неё бета. – Не мешай, а то хуже сделаешь!
– Я не могу вмешиваться и менять историю к лучшему или к худшему, – сказала рассказчица. – Могу рассказывать только то, что было.
Третья сморщила морду:
