Он увидел, куда смотрит клюв птицы, и принюхался в ту же сторону. В воздухе плыл пряный медный запах, который привёл Юли к раздвоенному у корней стволу дерева. В животе заурчало. Юли облизнул усы. В дупле между половинками дерева было что-то живое. И оно шевелилось.
Юли пригнулся позади куста. Если нос его не обманывает, живые существа внутри были маленькие и беззащитные, а значит, не кинутся в драку. Он согнул книзу переднюю лапу и покачал задними, как – он сам сто раз видел – делали сёстры. Он скакнул со всей силы к дереву, топнув по земле передней лапой.
Юли не учуял маму-опоссума! Она ринулась по стволу вниз, юркнула в дупло и тут же выскочила, держа в зубах троих малышей-опоссумов. Она бросила на Юли убийственный взгляд и унеслась прочь.
От обиды у Юли подкосились лапы. Живот взвыл и умолкать не собирался, а вся съедобная живность, что была поблизости, разбегалась, заслышав шаги лисёныша, тяжёлые и громкие, будто падающие валуны.
3
Снова наступил вечер. Ветки деревьев сжевали небо. Юли, уронив голову наземь, лежал с безучастным взглядом. Живот давно перестал урчать – будто тоже махнул на хозяина лапой.
Ещё крошечным лисёнышем Юли понял, что проведёт свою жизнь в одиночестве. Он никогда не встретит лисичку. Никогда не устроит с ней вместе нору. Он умрёт где-нибудь с голоду один-одинёшенек. Но он никак не предполагал, что этот день наступит так скоро.
Он закрыл глаза и стал ждать, когда пауки и сороконожки обретут в нём свой дом.
Шмг-шмг.
Какой-то запах схватил его за нос.
Шмг-шмг-ш-ш-шмг.
Запах был такой сильный и такой мясистый, что заставил Юли перекатиться на живот. Пахло не новорождённым, голым и беспомощным – хоть сразу на зуб. Пахло теплее.
Юли поднялся на лапы и отправился на запах. Однажды он уже унюхал запах огня – где-то вдалеке загорелись ели и накрыли Валунные Поля дымной тенью. Он припомнил запах потрохов, что растёкся по воздуху, когда сёстры распотрошили сурка. Но этот одуряющий запах лежал где-то посередине – обжигая и соблазняя.
Ш-ш-шмг.
Запах извивался в листве, щекотал Юли нос и манил к себе. Опять заурчало в животе. Капли слюны забарабанили по земле.
Шмг-шмг-шмг.
Вскоре запах уже обволакивал его – такой густой, что можно было почти насытиться. В воздухе стало мутно, и Юли увидел, как клубы дыма завиваются над поляной. Он замер. Птицы не пели. Мыши не прыгали под бузиной. Как будто все живые существа знали: здесь надо вести себя тихо.
И вдруг…
Скри-и-и-и-ип БАХ! Скри-и-и-и-ип БАХ!
Юли пригнулся. Таких историй сёстры никогда ему не рассказывали. Что могло пахнуть так соблазнительно, но при том издавать такие странные звуки?
Скри-и-и-и-ип БАХ! Скри-и-и-и-ип БАХ!
Юли оглянулся на лес, на спутанные ветки, на голод, поджидавший его там. И тихо, как только мог, поскакал к поляне, от дерева к дереву. Он выглянул из-за дерева и заморгал: то, что он увидел, совершенно сбивало с толку.
На поляне стояла какая-то штука, огромная, как валун, высотой в половину дерева. Края были совершенно плоские, кроме верхушки – та была покатой и покрыта сухой травой. Из травы торчало что-то похожее на каменный ствол, откуда извергался тот самый соблазнительно пахнущий дым. С одной стороны валуна виднелась дыра. Она, как светлячок, ярко светилась и наполняла угасающий закатный свет жёлтым туманом.
Юли вытянул шею. Валун оказался полым. И внутри был кто-то живой.
Скри-и-и-и-ип БАХ! Скри-и-и-и-ип БАХ!
Звук раздавался с дальней стороны полого валуна.
Юли облизнул рот. Сердце в груди отчаянно колотилось и никак не хотело уступать урчащему животу. Живот взвыл.
– Ладно, ладно, – прошептал Юли. – Я понял. Тише.
Он насторожил усы и, стараясь не шуметь, выпрыгнул на поляну. Принюхиваясь, он пробежал вдоль плоской стороны валуна и повернул за угол. Над кучей чего-то тёмного и мокрого жужжали мухи. Юли подбежал ближе и увидел потроха. Потроха, которые просто-напросто гнили в траве. Над ними болталась на палке кроличья шкура – как будто кролик зацепился ушами за палку и вытряхнул все потроха наружу.
Скри-и-и-и-ип БАХ!
Звук шёл не от кролика.
Юли забыл про потроха и медленно высунул нос за другой угол.
Скри-и-и-и-ип БАХ!
Внутри у него похолодело. За другим углом оказалась шкура девочки-лисички, и болталась она точно так же, как кроличья. Морда висела на чём-то похожем на лозу. Тело раскачивалось взад и вперёд, ударяя задними лапами в бок полого валуна.
Скри-и-и-и-ип БАХ! Скри-и-и-и-ип БАХ!
Юли попятился. Наверняка этот валун – какой-то капкан для лис. А ну как лоза сейчас свалится сверху, как ухватит его за морду и…
Он чуть не выпрыгнул из собственной шкуры, когда лисичка открыла рот и упала на землю. Юли замер, пытаясь понять, что такое происходит у него на глазах. Оказывается, это не просто шкура. И она вовсе даже не висела на лозе. Лисичка тянула за неё. Правда, лоза была намотана у неё на шее…
Вытаращив глаза, девочка-лисичка уставилась на Юли. Он тоже уставился на неё, стараясь даже не шелохнуться в надежде, что она не успела разглядеть его в тусклом неверном свете.
– А ты, – заговорила она, – не набитый?
– ИК!
Поскальзываясь на передней лапе и ударяясь грудью, Юли бросился прочь с поляны, продрался через траву, прыгнул в кусты и замер, затаив дыхание.
– Эй! – закричала лисичка. – Э-эй!
Юли скорчился под кустом. Не все лисы хорошие, он это знает. Даже если родные. А уж лисы, которые неродные, могут быть ещё хуже. Территориальность. Вот как это называется. Он туда выйдет, а лиса вцепится ему в горло и затрясёт до смерти.
– Ты ещё здесь? – звала лисичка.
У Юли опять взвыл живот. А с другой стороны, походит он ещё немного голодным и схлопнется, пропадёт. Может, эта лиса поделится с ним потрохами. Он согласен даже на куски, которые не жуются.
– М-м, да… ик! – отозвался Юли. – Я здесь.
От звука своего собственного тоненького голоска Юли поморщился. И решил добавить – уже ворчливей:
– И я. Нас тут двое.
Это был тот самый бравый голос, который насмешил маму. Юли рассчитывал, что на этот раз голос прозвучит грозно.
– И на нас ты не нападёшь! – сказал он. И ворчливо продолжил: – Потому что мы разорвём тебя на кусочки.
Лиса на поляне немного помолчала.
– Да не хочу я драться!
– Правильно, – ответил Юли. – Что не хочешь. Потому что клыки у меня – острые как… ик… шипы.
И тут же:
