Юли вдруг перестал вилять хвостом и повесил голову.
– А! Ну, да.
Мия отвернулась и уставилась в зимнюю ночь:
– Завтра найдём другое укрытие. А пока… оставь их в покое.
Она хотела уже прилечь и уснуть, но Юли вдруг прошмыгнул мимо и скакнул к выходу.
– Ну-ка, ну-ка, стоять! – сказала она. – Ты куда?
– Хочу добыть что-нибудь поесть, – сказал он и оглянулся на лисёнышей. – Нам всем.
– У тебя не получится! – воскликнула Мия. – Это я охотник. А… а у тебя только три лапы!
– У тебя тоже! – ухмыльнулся Юли. – А я привык.
Мия пыталась поймать его взгляд. Она не ожидала, чтобы он поведёт себя так. Обычно он делал всё, что говорила она.
– Снег уже смёрзся, – наставиала она. – Твёрдый как камень. Станешь охотиться – разобьёшь морду.
Юли посмотрел на свою переднюю лапу и пожал плечами:
– Я рос на камнях. Я столько раз прыгал и ударялся, что уже сам стал почти как камень.
– Да? А вдруг наткнёшься на барсука? Или на… на мисс Поттер?
– Это ж до какого отчаяния должна дойти мисс Поттер, чтобы разгуливать по такому снегу без меха? А если она меня схватит, я сожгу ей дом – ты же меня научила.
Мия обшарила глазами нору.
– Ладно. А вдруг кто-то сюда проберётся и убьёт малышей? А у меня ранена лапа, и я не смогу защитить?
Юли ткнул носом в одну из сосулек, свисавших с корня у входа.
– Если кто-то захочет залезть, они сломаются. – Он толкнул льдинку, та упала и разлетелась вдребезги – дзыньк! – Услышишь этот звук – рычи во всё горло. Отпугнёшь всех незваных гостей.
Мия посмотрела сердито.
– Не нравится мне такой Юли.
Он рассмеялся.
– А мне вот… нравится. – Он посмотрел в ночь, и в глазах засияла зима. – Я вернусь с большим сочным сурком, ты даже… ты даже не успеешь сосчитать корни на потолке.
Мия глянула вверх:
– Одиннадцать.
– М-м, тогда камешки.
– Одна тысяча двадцать три.
– Не придумывай! – фыркнул Юли.
Она не сводила с него сердитых глаз, пока он не подскочил и не лизнул её прямо в нос.
– С тобой ничего не случится, – сказал он. – И со мной тоже.
Он повернулся к выходу из норы.
– А… а… с ними-то мне что делать? – спросила Мия.
Юли с улыбкой посмотрел на лисёнышей.
– Следи, чтобы не замёрзли.
Ветерок пролетел между сосулек и взъерошил тёмный мех у него на лице. Юли, казалось, стал… старше. С тех самых пор, как пролетел первый снег, его мех всё меньше пах цветочными почками и всё больше обретал лиловый запах сирени. Только теперь этот запах не вызывал отвращения.
– Юли! – окликнула Мия.
– Да, Мия?
– Ты ещё пожалеешь, когда вернёшься, о том, что лизнул меня.
Он улыбнулся ей кривоватой улыбкой:
– Будем надеяться.
С этими словами он проскользнул под сосульками и поскакал в вихряную тьму.
И пока его хвост не исчез в снегопаде, Мия смотрела вслед на его неуклюжие прыжки.
– Прошу тебя, – зашептала она. – Возвращайся живым.
3
– Что ж, нытики, – сказала Мия, – застряла я тут, кажется, с вами.
Чтобы задняя лапа меньше болела, она устроилась поудобнее у стены напротив малышей. Ветер что-то нашёптывал между сосульками, и малыши дрожали от холода.
Мия старалась не обращать на них внимания. Как ей заботиться о лисёнышах, когда она сама почти не успела побыть лисёнышем?
Малыши без конца возились и хныкали, и наконец один из них выкатился из общей кучи и заковылял к Мии. Он попробовал ткнуться носом ей в живот.
– Прекрати, – отпихнула она его от себя здоровой задней лапой. – У меня нет молока.
Вскоре приковыляли следом другие лисёныши. Их она оттолкнула тоже, и тогда они принялись жевать её ногу.
– Тьфу!
Она поднялась и похромала к выходу из норы. Зачерпнув полный рот снега, она вернулась и плюхнула снег перед лисёнышами.
– Вот, – сказала она, дохромала до другой стены и рухнула на бок. – А теперь оставьте меня в покое.
Лисёныши сжевали снег и задрожали ещё сильнее.
– Народ, вас там пятеро, – сказала Мия, укладываясь к ним спиной. – Согрейте сами себя.
По стенам норы заплясал эхом писк отчаяния. Мия прижала лапами уши и накрепко зажмурила глаза. Она не слышала таких звуков с тех самых пор, когда мисс Лисс покусала сестру и братьев.
Мия надеялась лишь на одно: что Юли скоро вернётся, и она уговорит его оставить и эту нору, и малышей.
Крохотный мокрый нос ткнулся в Мию и пробудил от сна.
Она поморгала, открывая глаза, и увидела маленькое пушистое личико, которое смотрело на неё снизу вверх.
– Чего тебе, Роа? – спросила она сонно.
У неё перехватило дыхание. Она села. Увидела нору, лисёнышей, сосульки у входа. И вспомнила, где находится.
Она посмотрела на лисёныша, который её разбудил. Роа. Она нечаянно назвала его именем брата.
Лисёныш обнюхал её. Мия тряхнула головой. Он и правда был похож на брата. Широкое лицо. Уши как листики. Густой бурый мех. Маленькая чёрная губка поджата у розовых дёсен, отчего с лица не сходит озадаченный вид.
У неё перехватило горло.
– Привет! – сказала она малышу.
– У-у-ур-у-у-ур-ру-у! – Его тоненький голосок срывался, то хныча, то завывая.
От изумления Мия сморщила морду.
– Если б я должна была дать тебе имя – а я этого делать не собираюсь, – я бы назвала тебя Ро…
Имя застряло в горле. Последний раз она видела брата в Венцовом Лесу. Она пряталась в кустах боярышника и смотрела, как Роа пытается убежать от их рычащей учительницы. Она всё ещё помнит страх в его голосе: Я завалил! Я не сдал! Я… не хочу я больше!
У Мии кольнуло в сердце. Она до сих пор не простила себе, что бросила его и всех остальных. Если б она тогда догадалась отвлечь учительницу своим хвостом, заставить мисс Лисс погнаться за ней, а не за другими, они бы все вместе пришли на север – и сестра, и братья, и она, и мама. И все были бы живы и уже разбрелись бы устраивать собственные норы.
Вьюга завывала. Ей подпевали сосульки.
Динь-динь.
Малыш-лисёныш обнюхал Мии лицо. Что будет, если назвать его именем брата? Это будет знаком почтения к умершему брату? Или обречёт лисёныша на гибель?
