– Ладно. – Мия глубоко вздохнула. – Назову тебя Роа.
Малыш, обретя имя, свернулся у её живота клубочком. Другие лисёныши, услышав довольное посапывание брата, медленно, пошатываясь на крошечных – не больше черешка персика – ножках, отправились следом.
Первой добралась самая маленькая – крошечный язычок торчал из пасти.
– Что ж, – сказала Мия, чувствуя, как сжимает горло, – тебя я, видимо, должна назвать Бизи, как свою косноязычную сестру.
Следующим добрался лисёныш побольше – мех у него был сероватый и растрёпанный.
– Ну, про тебя всё ясно, ты – Марли.
Четвёртый лисёныш икнул – звук вышел не больше зёрнышка, но от изумления Мия расхохоталась.
– А тебя, моё маленькое чудовище с икотой, – смеялась Мия, подталкивая лисёныша носом к животу, поближе к остальным, – тебя я назову Юли. Э-э… Юли-младший.
К ним приполз последний лисёныш, и она улыбнулась:
– А с Алфи, которого вечно тянет на приключения, с именами становится пятеро.
Вскоре все лисёныши уютно устроились рядом и уже не дрожали. Глаза сонно отяжелели, а крохотные носы шумно посапывали. Мия обнюхала пушистые листочки ушей, черешки ножек, младенческие глазки, такие влажные и голубые. Она вылизала их одного за другим, и шубки у них запахли свежо, как поле одуванчиков. А потом она смотрела, как малыши – один за другим – медленно засыпают.
Сердце у Мии отогрелось. И чуть не растаяло.
4
Прыг бух!
Прыг бух!
Прыг бух!
Юли прорезал линию через заснеженную равнину. С каждым шагом снег цеплялся за его переднюю лапу, отчего в плече вспыхивала блёклая боль.
И всё же он чувствовал себя отлично. Из всех лис с тремя лапами он был лучшим. На этих лапах он пережил два опасных приключения. Он избежал брюха Булькожажда и перехитрил собственного отца. А кроме того, он весьма удачно раздобыл для Мии еды. Да, разумеется, это были всего лишь несколько капель крови от чьей-то добычи. И тем не менее.
Юли чувствовал себя героем. И вдруг понял, чего ему столько времени не доставало. У него наконец появилось, для кого охотиться. И не просто появилось. А появилось. Теперь он был в ответе за пятерых лисёнышей и лисицу. Ради этого можно было совладать и с глубокими сугробами, и со вспышками боли, и с нескончаемыми снежинками.
Он прыгнул на смёрзшийся снег, и уши принялись исследовать белый покров, надеясь уловить легчайший шорох, или испуганное сердцебиение, или присвист из носа. Но не было слышно ничего – только ветер стенал вокруг.
Юли решил рискнуть. Он расставил пошире лапы, подпрыгнул над снежным покровом, выгнул спину и пробил мордой ледяной слой. Он не проник глубоко, но продолжал рыть передней лапой, пока зубы не ухватили что-то колючее. Он вытащил находку из снега и тут же выплюнул.
– Отлично! – воскликнул он, глядя на сосновую шишку. – По крайней мере будет чем поточить зубы.
Изо рта летели облака пара. Всего лишь один прыжок оставил Юли без сил. Он оглянулся на увешанный сосульками вход в нору и прижал уши. Упавшее дерево заберётся дальше, чем он.
Юли повернул нос по ветру и принюхался к сосновому бору, откуда пришли они с Мией. Тени укрытых снегом деревьев разлетались по белому, будто молнии. Может быть, какое-нибудь существо имело любезность заползти под ветки и замёрзнуть до смерти? Может быть.
– Лес п-полон ед-ды, – прошептал сам себе Юли и поскакал к соснам.
5
Дзынь-динь-динь.
Мия подняла голову.
Прищурясь, она смотрела на залитый лунным светом вход.
– Юли?
Снежные вихри залетали, кружась, в нору.
Дзынь-динь-динь.
Снова задрожали сосульки и снова стихли.
Она покрепче прижала к себе спящих лисёнышей и опустила голову, собираясь вернуться ко сну.
ДЗЫНЬКТ!
У Мии ёкнуло сердце, а лисёныши подскочили, будто пушистые сверчки.
Одна из сосулек разбилась. Слишком толстая, чтобы сломаться сама по себе. Кто-то наверняка сбил.
– Юли! – окликнула Мия. – Это ты?
Только ветер завыл в ответ.
Мия лизала малышам крохотные ушки и ждала, когда успокоятся их встревоженные сердечки.
– Оставайтесь тут, детки, – сказала Мия и поднялась, морщась от боли. – Я пойду посмотрю.
Лисёныши захныкали, а Мия дохромала до входа и сунула нос между сосулек. Кроме снега, она не почувствовала никакого запаха. Она хотела уже пойти обратно, как тут кто-то понюхал ей ухо.
Мия завертелась из стороны в сторону и громко зарычала. Шерсть на загривке поднялась дыбом. Но никого не было.
Рычание потихоньку умолкло. Со злостью посмотрев на сосульки, она похромала назад и свернулась вокруг лисёнышей, чтобы унять их дрожь. От голода ей уже мерещится. Ветер не может нюхать. Он просто дунул, а ей послышалось, будто кто-то принюхивается. И сосульку наверняка разбил тот же ветер.
– А давайте все скажем: «Юли, поторопись!» Ру-у-у-у-у-у-у-у-у!
Лисёныши повторили за ней – ру-у-у-у-у-у-у-у-у! – их тоненькие голоски разлетелись по норе эхом. И теперь, раз уж начали, их было не остановить. Ру-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!
– Ладно, ладно! – посмеивалась Мия. – Хватит. Молодцы! Но хватит.
Снаружи завывала вьюга. Как, интересно, мама проводила долгие зимние ночи, когда они с братьями и сестрой ещё были маленькими?
– О! Кто хочет страшную историю?
Дзынь-динь-динь.
Ветер опять задребезжал сосульками, и по спине у Мии пробежал холодок.
– Вот что я подумала: кто хочет послушать добрую?
6
В сосновом бору юли принюхивался к островкам из опавших иголок, но не мог учуять никакой дичи.
Бух!
Юли навострил уши. Звук прилетел с моста, образованного сосной, по которому они с Мией перешли на другой берег. Может, это какое-то живое существо устроило себе гнёздышко на стволе под снегом?
Юли подошёл к краю берега и присел. Он покачал задними лапами и со всей силы прыгнул на мост, намереваясь застать существо врасплох. Передняя лапа ударила в снег, который тут же разъехался в стороны…
– Вот бре…
Снег провалился, Юли упал, и его мгновенно завалило с головой. Снег окружил его со всех сторон, набился в рот, в нос. Юли забултыхал лапами, но от этого провалился ещё глубже. С каждым вдохом ноздри забивало слякотью. Дыхание стало неглубоким. Тело будто оцепенело.
