Минуя осмысление, пришло знание того, что лежит под брезентом и что находится позади него. Смокотин и впрямь был профессионалом, у которого знания и опыт перешли на уровень интуитивный, бессознательно-автоматический, инстинктивный. Но профессионалы тоже бывают разные, и Смокотин знал об этом. Может быть, именно это горькое и парализующее волю осознание и затормозило его реакцию на сотую долю секунды. Он резко развернулся, одновременно нажимая на спусковой крючок, но в мозгу уже полыхнуло нестерпимо ярким светом, он еще успел услышать отчетливый хруст в левом виске и толчок, знаменующий начало бесконечного полета… А вот вскрикнуть он уже не успел…
— Надеюсь, теперь никаких нареканий не будет? — спросил Лихолит у стоящих за лифтовой будкой спутников. — Самый настоящий несчастный случай. Вы же сами видели, как он мне мордой по кулаку врезал… Прямо виском по ребру ладони… Больно…
Сидоровский подошел к краю крыши и осторожно заглянул вниз. Зябко передернул плечами и констатировал:
— С двойной гарантией. Сложно выжить, упав с девятого этажа.
— Сложно выжить после моего удара, — поправил его Лихолит. — Я слышал про чудеса, когда люди, падая с огромной высоты, оставались живы, но вот чтобы кто-то выжил после моего удара — такого я не припомню. Больше шансов остаться в живых, падая с девятого этажа… Забирайте брезент и тряпичную куклу. Пора уходить, труп вскоре могут обнаружить…
— Насколько я подозреваю, с Шерстневым вы тоже будете заниматься лично? — посмотрел на Лихолита Сидоровский. — Тогда зачем мы вообще нужны вам? Таскаете нас за собой, как сторонних наблюдателей, время от времени используя в качестве носильщиков багажа… Играете в какие-то странные игры, не утруждая себя объяснениями и не делясь планами… Вам все это доставляет удовольствие?
— Хороший вопрос, — признал Лихолит. — Скажи мне, капитан, что ты чувствуешь с тех пор, как я взял эту работу на себя, предоставив вам исполнять роли «сторонних наблюдателей» и «носильщиков»?
— Если я скажу честно — обидитесь?
— Я не из обидчивых.
— Гадливость. Мне кажется, если бы этой работой занимался я сам, все было бы иначе.
— Хорошо быть гуманистом, когда всю грязную работу выполняет подонок и негодяй, — понимающе кивнул Лихолит. — Его можно осуждать и испытывать омерзение и гадливость. Вы думали, это будет выглядеть несколько иначе? Нет, милые мои, это выглядит именно так. Пакостно и омерзительно. Видели, как разлетелись по асфальту мозги Смокотина? Вам эта картинка запомнится навсегда, но она не будет мучить вас по ночам, не вы его убили. Можете радоваться и брезгливо осуждать меня. Я сделал это «не так»? А какая разница, как я это сделал? Я должен был преподнести вам это красиво? Увольте. Получайте то дерьмо, которое есть на самом деле, а не то, которое вы хотите видеть.
— Знаете что?! — решился Врублевский. — Вы как хотите, а я пошел домой. Я хочу подумать. Крепко подумать. Может быть, я и займусь Шерстневым, но без вашей помощи… Я не гуманист, наоборот, я долгое время жил по законам волчьей стаи, но даже я теперь понимаю, что состояние «аффекта» не может длиться вечно. А от самого процесса убийства я удовольствия не получаю. На это способны только маньяки.
— У меня тоже появилось желание попытаться обойтись без вашей помощи, — признался Сидоровский. — Сделать это своими руками, а не вашими…
— Да вы — гурманы! — восхитился Лихолит. — Такие тонкости дерьма различаете. Только это ведь еще самое начало того, что вам придется испытать, реши вы закончить дело самостоятельно. Пока что у вас отвращение только ко мне, так сказать «визуальное». А вот когда вы пройдете через это сами… Неужели вы действительно думаете, что все это будет выглядеть иначе, если вы сделаете это своими руками? Хорошо, я не буду с вами спорить. Не потому, что не могу, а потому, что не хочу. Домой, так домой. Только должен напомнить, что к вашему несчастью мы живем в одном доме. Надеюсь, вы не будете идти на десять метров позади, или на пятнадцать впереди, как раздосадованные первым облапыванием школьницы? Не беспокойтесь — убеждать вас в чем-то или что-то доказывать вам я не стану. Вы мне больше не интересны. Будем демонстративно и напыщенно молчать всю дорогу, гордые своей позицией и отношением друг к другу…
Однако заговорил первым именно он. Не доходя метров ста пятидесяти до дома Ключинского, он вдруг замер, всматриваясь в темноту, и тихо, но твердо приказал:
— Стоять!
— Что такое? — с недоумением посмотрел на дом Врублевский.
— Отойдите к изгороди, — распорядился Лихолит. — Никуда не отходите. Я пойду осмотрюсь. Услышите выстрелы — не лезьте — без вас справлюсь. Но если сами обнаружите что-то подозрительное, тогда уж не оплошайте. Если все будет в порядке, я вас позову.
Поставив спортивную сумку на обочину, он вытащил пистолет, снял его с предохранителя и, пригнувшись, скользнул в темноту. Встревоженные Врублевский и Сидоровский напряженно наблюдали, как едва различимый силуэт Лихолита вырос на фоне дверей, замер, словно прислушиваясь, наклонился, разглядывая что-то у порога, вновь исчез в темноте и мгновением спустя появился уже на фоне окна. Долго и тщательно осматривал раму, немного повозившись со шпингалетом, распахнул окно, перелез через подоконник и скрылся в доме. Последовало долгое, полное дурных предчувствий ожидание, затем дверь распахнулась, и появившийся на пороге Лихолит махнул рукой, приглашая войти.
— Что случилось? — выдохнул Врублевский, уже заранее зная ответ.
Лихолит лишь молча обвел рукой вокруг себя, демонстрируя царящий в комнатах разгром. Повсюду валялась переломанная мебель, пол был буквально усеян осколками посуды, дверь в одну из комнат была выбита и висела на одной петле, краски и растворители Ключинского растекались по полу едкими лужицами.
— Пытались заминировать дверь, паршивцы, — пожаловался Лихолит, указывая на стол, где лежала какая-то коробочка с торчащими во все стороны проводками. — Даже до двух окон растяжки умудрились дотянуть…
— «Шерстневцы»? — мертвым голосом спросил Сидоровский. — А Света и все остальные… Их здесь нет?
— Живы они, живы, — успокоил его Лихолит. — И можно сказать — в полной безопасности… пока нас не поймают. Приглашают нас на ночное рандеву. Знают, сволочи, что меня на примитивную взрывчатку не поймать. Это они для вас гостинец приготовили.
Он протянул Сидоровскому листок бумаги.
— С обратной стороны двери был приклеен.
Врублевский заглянул через плечо капитана, разглядывая написанное печатными буквами послание: «Если ты читаешь это письмо, значит ты все еще жив, сукин сын. Но выигрывать вечно ты не можешь. Посмотрим, насколько хватит твоей удачи. В полночь ждем тебя у заброшенной фермы, на десятом километре. В пять минут первого сдохнет старик, в десять — баба. В пятнадцать — девчонка».
— Доигрались, — тихо сказал Сидоровский, проводя пятерней по бледному, как мел, лицу. На лбу и щеках отчетливо проступили розовые полосы. Тяжело опустился на диван, достал из кармана сигареты, трясущимися руками прикурил и, несколько раз глубоко затянувшись, спросил: — Там будет засада?
