Они некоторое время сидели молча, глядя куда-то сквозь толщу времени, потом она положила ладонь на руку старика и одобряюще пожала его пальцы.
— Ты всегда был чудаковатым идеалистом, Григорий. Видать, не переубедить мне тебя… Но все же, если передумаешь — дай мне знать. Или, если надумаешь продавать свою коллекцию. Все же полмиллиона долларов на дороге не валяются…
— Нет, коллекция останется в городе, — твердо сказал он. — Я могу что-то продать, что-то подарить, но основная часть останется здесь. Я хочу отдать ее в местный музей. Нечего ей пылиться в частных коллекциях!
— Как часто я тебя не понимаю, — вздохнула она. — Несмотря на свои годы, ты еще такой ребенок… Мне очень тяжело расставаться с тобой. Почему-то с каждой встречей все тяжелее. Видимо, по мере приближения к последней отметке, истинное отделяется от ложного…
Она заботливо поправила на нем шарф и, взглянув на наручные часы, заторопилась.
— Поезд скоро. Мне пора… А может, все же…
— Таня… — попросил он.
— Хорошо, хорошо… Как знаешь… Береги себя. Ты нужен мне. Честное слово — нужен. Ты несешь в себе все самое светлое, самое чистое, что было связано с моей юностью, с этой страной… Обязательно пиши мне. А я буду тебе звонить. Хорошо?
Она обхватила его голову руками и, наклонив, поцеловала в лоб.
— Береги себя, — повторила она и поднялась.
Тотчас из переулка выехал незаметный ранее темно-синий лимузин, и выскочивший из него шкафообразный детина услужливо распахнул заднюю дверцу.
«М-да, непростая старушка, — усмехнулся про себя парень, наблюдая за отъезжающей машиной. — Почему у меня такой бабушки нет? Нужно было поинтересоваться: мадам, вам лишний внук не нужен?»
Он посмотрел на застывшего в задумчивости старика и поинтересовался:
— Она баронесса, или графиня?
— Простите, что? — очнулся от своих грез старик.
— Ваша знакомая, — кивнул вслед скрывшейся за поворотом машине парень. — Она дворянка?.. Вы уж простите — я невольно стал свидетелем вашего разговора…
— Ничего страшного, роковые тайны мы не обсуждали… Нет, она дочь часовых дел мастера. Но должен добавить — прекрасного мастера, упокой, Господи, его душу. Золотые руки у человека были… А вот муж ее, тот — да, дворянин. Хороший и достойный человек.
— А вы? Вы — дворянин?
— Нет, — улыбнулся старик. — Мой отец учителем был, и дед учительствовал, а я, как вы, наверное, уже поняли, художник. Сначала тоже учителем был, но потом… потом запретили, и мое хобби стало моей работой. Ключинский Григорий Владимирович, — он приветливо наклонил голову, представляясь.
— А моя фамилия Врублевский, — сказал парень, — Володя Врублевский. Капитан… теперь уже запаса. Полгода назад получил это звание, а месяц назад подал в отставку.
— Что ж так? Финансовые неурядицы, или служба не по душе?
— Почему «не по душе»? По душе. Я офицером спецназа был, а туда карьеристы не слишком-то рвутся… Так уж сложилось, — Он достал сигареты, предложил собеседнику.
— Нет, благодарю вас, — отказался старик, пристально наблюдая за выразительным лицом молодого человека. — Насколько понимаю, вы не местный?
— Из Петербурга я. Этой ночью приехал сюда. Теперь вот думаю, где остановиться и чем заняться.
— А что же Петербург? Слишком маленький? — догадался старик.
— Да. Слишком маленький и слишком памятный, — подтвердил он и поспешил переменить тему разговора: — А почему вам запретили преподавать?
— ГУЛАГ, — коротко пояснил старик.
— Вы были в ГУЛАГе? — удивился Врублевский.
— Я много где был. Хотя должен признаться — уж не знаю, с прискорбием или с гордостью, — что ничем противоправительственным я никогда не занимался. Просто имел неосторожность цитировать кое-что из произведений моих талантливых друзей и знакомых. Многих из них сейчас называют гордостью России. А тогда за это давали срок… Стало быть, вы еще не успели устроиться в нашем городке?
— Не успел. Хотел было заглянуть в гостиницу, но…
— Понимаю… И знакомых здесь нет? Или близких?
— Никого.
— Как же вы приехали?
— Сел в электричку и приехал, — пожал плечами Врублевский. — Ехал и слушал названия станций. Чем- то понравилась именно ваша, вот я и вышел.
— А вы рисковый молодой человек, — констатировал старик. — Ну, что ж… Если хотите, могу предложить вам хоть и не самый благоустроенный, но зато гостеприимный угол. Конечно, если вас не смущает последний этаж, не раздражает запах краски и у вас нет каких-то своих планов в отношении квартирного вопроса.
— Какие уж тут планы… Только…
— Финансовые проблемы? — догадался старик. — Это не самое страшное. В некотором роде у меня только что состоялась удачная финансовая сделка, — он чуть заметно улыбнулся каким-то своим мыслям. — С «зарубежными партнерами». М-да… Так что на сегодняшний день я вполне обеспеченный человек и могу позволить себе некоторое, так сказать, меценатство, в лучших традициях удачливых художников прошлого века.
— Не стесню?
— Какое там… Я живу один. Ну, право слово, раз уж такое дело, то не оставлять же вас на улице без средств к существованию и без Перспектив, когда у меня пустуют две просторные и светлые комнаты. Правда, они завалены всевозможным хламом, но эта-то беда поправима. Решайтесь.
— Что ж тут решать? Я молчу не оттого, что раздумываю или сомневаюсь, а оттого, что не знаю, как вас благодарить за такое предложение. Незнакомый человек, случайная встреча… Сейчас такое время…
— Мне уже поздно бояться, — покачал головой старик. — Да и одному подчас бывает, ох, как тоскливо в пустой квартире. Последние десять лет единственный голос, раздававшийся в моей квартире — голос телевизионного диктора, а это далеко не лучший собеседник. К тому же у вас очень располагающее лицо. Я не великий физиономист, но на своем веку повидал людей разных и знаю, что глаза не могут лгать. У вас открытое лицо и печальные глаза… Есть хотите?
— Хочу, — вздохнул Врублевский. — Признаться, очень даже хочу.
— Тогда поспешим, — предложил старик. — Моя знакомая оставила мне в подарок какие-то диковинные баночки и коробочки с многообещающими картинками, и если они не врут, то мы имеем с вами возможность оценить вкус «сладкой жизни». Где вы оставили вещи?
— А вот они. Все здесь, — указал на скрипичный футляр Врублевский. — Это и есть весь мой багаж.
— Что ж… Тогда — вперед, к тем самым «благам капитализма», ради которых мы в очередной раз поменяли курс корабля, отказываясь как от прошлых идеалов, так и от самого прошлого… Мне почему-то кажется, что и нам с вами на какое-то время не помешает забыть о своем прошлом, променяв его на пару-другую банок весьма качественных консервов.
