— И это — все?! — разочарованно протянул Филимошин. Она удивленно посмотрела на него:
— Я тебя не понимаю. Почему ты так говоришь?
— Потому что… Потому что думал, что это он пригласил тебя сюда, — честно ответил Филимошин. — Ты знаешь, кто он? Он один из лидеров крупнейшей в нашем городе группировки. Преступной группировки, разумеется. Ты знала об этом?
— Да, он только что сказал мне.
— Фактически все самые крупные и доходные предприятия так или иначе подвержены его влиянию. Насколько мне известно, группировке, которую он возглавляет, принадлежат и гостиница «Палас-отель», и этот бар, и куча других доходных заведений. В том числе и та студия, что организовала твой концерт в нашем городе. Вот я и подумал, что эта встреча была спланирована им заранее.
— Это невозможно! — решительно отвергла она. — Во-первых, я сама выбирала из предложенных городов те, что пришлись мне по вкусу, планируя свое турне, а во-вторых, его удивление при встрече со мной было неподдельным. Уж кого-кого, а Врублевского я знаю хорошо. К тому же… мое появление скорее озадачило его, чем обрадовало. Он не готов был увидеть меня так скоро и поначалу даже оскорбил меня, сознательно отталкивая. Он боится, что общение с ним бросит тень на меня. Или станет причиной каких-нибудь неприятностей…. Сейчас он подходил извиняться за прошлую встречу.
Филимошин разочарованно молчал. Вся история оказалась по-житейски банальной. Расследование зашло в тупик. Сенсация не состоялась. Правда, теоретически еще существовала возможность того, что она умело лжет, но что-то подсказывало Филимошину несостоятельность его первоначальной версии. Можно было еще попытаться перевернуть все эти факты по своей трактовке, «натянуть» их на заранее заготовленную версию, и они как нельзя лучше легли бы в планируемую серию статей о разоблачении «березкинской» группировки, но…
— Пойдем домой, — сказал он. — Здесь так людно, шумно… А я хочу побыть с тобой наедине…
— Ты расстроился, когда я тебе все это рассказала? — тревожно спросила она, — Но ведь между нами с ним больше ничего нет. Это — прошлое…
— Нет, я не расстроился, — ободряюще улыбнулся он, — Скорее, наоборот… Это хорошо, что ты не образ, не кумир, не часть шоу-бизнеса, а обычная женщина. Трогательная, слабая, со своими ошибками, проблемами, невзгодами, со своим прошлым… Пойдем в гостиницу. Там в одном из номеров есть чудесный балкон с замечательным видом. Я давно его приметил, и насколько мне известно, сейчас этот номер свободен. Я договорюсь с портье, мы возьмем пару бутылок вина, вытащим на балкон пару кресел-качалок, укутаемся в пледы и будем смотреть на звезды…. А я буду тебе рассказывать забавные истории из моей жизни. У меня ведь тоже всего было много — и хорошего, и плохого. Были и страшные вещи, и забавные… Я, наверное, слишком увлекся своей работой и не заметил, как стал приложением к печатной машинке. Этакий компьютер, преобразующий огромную, разноцветную и многогранную жизнь в короткие и однобокие заметки… Но в моей жизни действительно случались очень интересные истории. И я умею рассказывать. Я хороший рассказчик… И мне очень хочется побыть с тобой наедине, убежав от этого суетливого мира с его проблемами и хитросплетениями. Чтобы были только ты, я и звезды…
Он заботливо укутал ее пледом, прихватил с вынесенного на балкон журнального столика высокий бокал с вином и уселся в кресло.
— А места там действительно необычайные, — продолжил он свой рассказ. — Глухие, дивные… Иной раз целый день пробродишь, а живого человека не встретишь. Все деревни — в шесть дворов, и остались там только старики да старухи. Молодые-то на заработки в города подались… Но места сказочно красивые. Леса без гнили, без сырости, мох под ногами словно ковер, а небо выгибается над полями голубым куполом. И все пространство, от лесов до озер, от трав до небесной глубины медовым запахом заполненно. Давно я на родине не был, только по ночам она мне все чаще снится. Старая, былинная Русь… Как в сказку попадаешь, где и лешие — не чудо, и клады — не редкость, и ночью на берегу озера русалку встретить — самое житейское дело…
— А ты сам что-нибудь такое там видел? — спросила она. — Я имею в виду — привидения, домовые, лешие там водятся? На самом деле?
— Конечно, «водятся», — улыбнулся он. — И видел я их не раз. На самом деле их не так сложно увидеть. Мне друзья не верят до тех пор, пока сами ко мне в гости не приезжают и собственными глазами эти чудеса не наблюдают. Еще ни разу не было случая, чтобы что- нибудь не произошло такого… аномального. Но это не страшно. Это забавно и жутко интересно. Сама убедишься. Вот только лето наступит, и мы с тобой поедем туда. Покажу тебе эти края, покатаю на лодке, в бор за грибами сходим, в полях побродим… Бывало, идешь по полю среди густых, некошенных трав, кругом холмы, леса, валуны огромные, в землю вросшие да мхом укрывшиеся, и чудится, что сейчас выедет из- за деревьев богатырь в кольчуге и с копьем, поперек седла положенным, и, пытливо поглядев на тебя из- под седых мохнатых бровей, спросит: «Что, молодец, дело пытаешь, али от дела лытаешь?..» А где-то на берегу озера стоит светлая сосновая изба, и живет в ней русоволосая и зеленоглазая Олеся…
— Вот Олесь нам не надо, — запротестовала она, вставая с кресла и перебираясь к нему на колени. — Пусть уж лучше Баба-Яга. На Лесовика согласна, даже на Кощея Бессмертного. Но Олесь не надо…
— Хорошо, — согласился он. — Не надо…
Филимошин наклонился к девушке, собираясь поцеловать, и в этот миг яркая вспышка откуда-то снизу осветила их лица, заставив вздрогнуть от неожиданности.
— Убью! — взревел Филимошин, бросаясь к перилам балкона. — Евдокимов, сволочь флетчеобразная, я тебя предупреждал?! Ноги вырву!.. Я сейчас, — бросил он растерявшейся девушке и ринулся в номер, а оттуда по лестнице вниз. Но когда Филимошин выбежал на улицу, Евдокимова уже и след простыл. Филимошин заглянул в одну подворотню, в другую и безнадежно махнул рукой.
«Ушел, подлец… Но каков мерзавец?! Сказано же было: не мешай, так нет, лезет в чужую жизнь, папа- рацци доморощенный! Завтра в редакции отловлю — морду набью! Ему, видите ли, интересно, как люди целуются… Откуда он снимал?.. Ага, скорее всего отсюда… Вот черт, балкон как на ладони виден, да и разговор слышен… Нет, ну какая сволочь, а?! Хоть ночью под кровать теперь заглядывай — не спрятался ли там Евдокимов!.. Уши оторву и заставлю фотопленку сожрать!»
Филимошин был в неподдельной ярости. Впервые на собственной шкуре он почувствовал, что это такое — вмешательство в частную жизнь. Быть в роли преследуемого ему почему-то не нравилось. Это было непривычно, и это было неприятно. Одно дело, когда в чужую спальню подглядываешь ты, и совсем другое дело, когда какая-то сволочь подглядывает в твою собственную спальню. Это, как говорят в Одессе, две большие разницы.
— Что это было? — спросила Лена, когда он вернулся на балкон. — Опять твой знакомый?
— Это потенциальный покойник, — сквозь зубы проворчал Филимошин, — Только он об этом еще не знает. Ему сейчас не статью, а завещание писать нужно… Что он тут такого сенсационного нашел? Откуда это слепое подражание итальянским и американским охотникам за «уликовым моментом»? Знает же меня, каждый день на работе встречаемся, так нет, надо не спросить, а подслушать и подглядеть… Паршивец!
