Здесь царила тень, полумрак. Солнце освещало эту комнату только раз в день, и то очень ненадолго. А теперь, зимой, тут было почти совершенно темно.
Мальчик ступал осторожно. Он чувствовал отчетливый запах, слышал, как что-то булькает в чайничке.
Замер.
Мужчина сидел в позе лотоса в самом центре комнаты. У его правой руки стояли заварной чайничек и кубок, наполненный дымящейся жидкостью.
Это был Дух. Он сидел в темной комнате и предавался медитации.
– Входи, мальчик, – сказал он.
Его голос был подобен скрежету стали. С одной стороны, полный силы, с другой – несущий какую-то странную угрозу. Страх.
Так не разговаривает самурай. Так разговаривает убийца.
– Входи, я сказал!
Акинобу очень испугался.
Но вошел в комнату. Обошел мужчину и встал перед ним. Глаза Духа были закрыты.
– Я застал тебя врасплох, господин? – спросил наконец мальчик, стараясь быть храбрым. Он не хотел выглядеть трусом, предпочел изобразить твердость. Особенно перед человеком, в котором он так разочаровался.
– Нет.
– Наверняка застал, – не сдавался Акинобу. – Ты не ожидал меня.
– Я слышал тебя с того момента, как ты взошел на стену. Слышал, как ты протискивался через амбразуру. Как ты бежал по комнатам и как один раз остановился, опасаясь проходящего слуги. Я слышал каждый твой вздох и каждый твой шаг. Я считал их. Ты сделал семьдесят восемь шагов.
– Но как?..
– Я ведь Дух, ты помнишь? – Мужчина указал место на полу рядом с собой. – Присядь.
Он налил чай во второй кубок, придвинул его к мальчику, сам сделал глоток.
Они сидели молча. Но мальчику не сиделось.
– Господин? – не выдержал он.
– Да?
– Почему ты здесь один? Размышляешь? Медитируешь?
– Угу.
– Раздумываешь над прошлыми битвами? Поединками, в которых ты принимал участие?
Боями с могучими врагами?
– Раздумываю, – ответил Дух, – над вкусом идеального чая. И наслаждаюсь им.
Мальчик попробовал чай на вкус. Напиток был теплым, приятным – но идеальным? Чай как чай. Акинобу пил такой каждый день.
– Ты полагаешь, таким должен быть вкус идеального чая, господин? – спросил он.
Дух усмехнулся.
– Есть мудрецы, что скажут тебе – в конце жизни все, что ты когда-то попробовал, будет казаться тебе идеалом, потому что больше тебе этого уже никогда не попробовать, – ответил он. – Может, они и правы, все же мудрецы. Но мне кажется, что это неправда. Ты знаешь, чем занимаются самураи?
– Конечно! – оживился Акинобу, довольный, что может продемонстрировать Духу свои познания. – Сражаются! За своего господина или госпожу! А когда надо, то и за нас, простых людей. И за Ниппон!
Снова улыбка.
– Хорошо. Но не только этим. То, что ты говоришь, верно. Самурай сражается. Но сражение – лишь элемент, проявление чего-то большего, целого. Так вот, путь самурая – это путь поиска совершенства. Прежде всего в себе. Самурай должен посвящать свою жизнь тому, чтобы идеальным стало все то, что он делает. Да, и сражения тоже. Но и служение. И честь. И все повседневные дела. И, например, заваривание чая.
– Этот чай заварил самурай?
– Этот чай заварил я.
Акинобу грустно покачал головой.
– Я не понимаю, господин, – признал он честно.
Разговор с Духом доставлял ему большое удовольствие – взрослые редко уделяли малышу столько внимания. Даже обычные взрослые, а тут такой великий воин! Но после этих слов мальчик испугался, что мужчина отругает его и презрительным жестом отправит вниз. И, может быть, поручит слугам придумать какое-нибудь наказание.
А вот и нет!
– Не понимаешь, – повторил Дух. – Объясню по-другому. Мудрецы говорят, что в конце жизни все кажется идеальным, потому что единственное, чего хочет человек в конце жизни, это… жить дальше. Жить больше, а раз уж это невозможно, то человек грустит по своим воспоминаниям. По жизни. Потому что то, что мы теряем безвозвратно, кажется нам идеальным – когда его уже нет. Мы начинаем ценить те вещи, которые больше никогда не будут с нами. А тем временем самурай точно знает, что однажды он погибнет. В бою, в поединке или от собственной руки, если запятнает свою честь. И поэтому он знает, что должен постоянно совершенствоваться, ибо знает, что его путь – смерть, а не наивная тоска по прошлому. Теперь понимаешь?
– Да, – радостно согласился Акинобу. – Теперь да! А можно… Можно спросить тебя еще о чем-нибудь, господин?
– Спрашивай.
– Мудрецы тоскуют по уходящей жизни, а путь самурая – самосовершенствование. А каков твой путь, господин? В чем твоя цель?
Дух поднял кубок, выпил глоток чая, отставил в сторону.
– У меня нет никакой «собственной цели».
Акинобу был потрясен.
– Как же это?! Это неправда, господин! – запротестовал он. – Я ведь слышал, что Дух сражается за своего господина… или госпожу. Что он лучший из воинов, способен победить сотню самураев в открытом бою!
– Только сотню? – спросил Кентаро с улыбкой. – А не тысячу?
Мальчик погрустнел и замялся:
– Я слышал про сотню.
Дух вновь серьезно посмотрел на мальчика.
– У меня нет цели, – сказал он. – Я и не могу иметь цель, потому что цели бывают у людей. А я всего лишь инструмент, инструмент в руке моей госпожи. Я должен ее защищать, служу для этого.
– Но ведь ты человек, господин! Я же вижу!
– Ну да, у меня есть руки, ноги и голова. Делает ли это меня человеком? Нет, мальчик. Понятие «быть человеком» состоит из многих элементов. Я бы тебе описал, каких именно, что делает человека человеком, но это тема для другого дня и другого разговора. Может быть, мы его и проведем. А сейчас могу сказать тебе одно. – Он сделал еще глоток чая. – Я знавал людей, которые не были людьми. Чудовища в человеческой коже. Настоящие монстры. Они были злыми, испорченными до мозга костей. Жестокими. И они не были людьми, хотя на первый взгляд людей и напоминали.
– Ты убил их? – В мальчике проснулся мужчина.
– Некоторых да.
– А остальных?
– А остальные все еще ходят по земле. Многих из них я даже не встречал и надеюсь, что и ты с ними не встретишься. Не тело делает человека человеком, а то, что у него здесь. – Он указал на голову мальчика. – И здесь, – указал на его грудь, а точней, на сердце. Потом спокойно допил чай.
Акинобу долго раздумывал над этими словами; наконец допил и свою чашу.
– Я не до конца понимаю это, господин, – признался он, – но я постараюсь понять.
