– Что ты делаешь?
Взгляд его глаз из жидкого обсидиана встречается с моим взглядом. Его длинные волосы местами слиплись от крови, смуглая кожа в свете огня выглядит золотисто-коричневой. Внизу моего живота снова разливается приятное тепло. Это самый красивый, самый поразительный мужчина из всех, кого я знаю. Но я не позволю себя одурачить. Даже моему собственному либидо. Я собираюсь докопаться до правды. Возможно, она мне не понравится, но это единственный способ все исправить.
– Я собираюсь найти мотель, – говорит он.
– Мотель… О чем ты?
– Я не хочу, чтобы ты участвовала в этом. Не могу подвергать тебя опасности.
– Я уже участвую в этом.
Он направляется к двери. Я встаю у него на пути.
– Подожди. У тебя нет ни транспорта, ни…
– Я могу вызвать такси, снять номер. У меня есть средства, нетронутые с тех пор, как меня посадили в тюрьму. Моя мать откладывала все заработки от речной компании. Моя земля до сих пор имеет ценность. Я экономил каждый пенни, который зарабатывал. – Он пронзает меня взглядом. – Я экономил ради того, чтобы мы могли устроить достойную свадьбу.
Мне становится нехорошо. Я рефлекторно прижимаю ладонь к животу.
– И у меня есть мотоцикл…
– Полиция конфисковала его.
Он застывает на месте. Его лицо темнеет от гнева.
– Они разыскивают тебя за поджог, – говорю я.
– Что?
– Они говорят, что ты это сделал: устроил пожар на западном склоне. Они нашли спички и канистры из-под бензина.
– Кто тебе звонил?
– Не имеет значения…
– Кто? – рявкает он.
Меня пронзает моментальный страх. Я делаю шаг назад, не сводя глаз с Джеба. Вспоминаю о том, что он сделал со своим отцом.
Джеб видит мою реакцию и моментально обуздывает свой буйный норов. Но момент остается – маленькое неприятное напоминание. Тоненький голосок сомнения.
«Ты играешь с огнем, Рэйчел, и ты можешь сильно обжечься».
– Это был Трэй, да? – более спокойно спрашивает он. – Что он сказал?
Я сглатываю комок в горле.
– Он говорит, что полиция вызвала туда группу криминалистов и что теперь они ищут тебя за поджог.
Он прищуривается и стискивает зубы.
– Ты не можешь позволить им задержать тебя, Джеб, – даже для допроса. Тебе нужно остаться здесь.
Он подходит к мне, встает рядом и кладет руки мне на плечи.
– Что еще сказал Трэй? – хрипло спрашивает он.
– Что они собираются разыскать и меня, как возможную соучастницу. Они видели, как я уезжала оттуда сегодня ночью. – Я тихо ругаюсь. – Я прикасалась к той канистре. Там остались мои отпечатки.
– Видишь? Поэтому я должен уйти.
– Нет, поэтому ты должен остаться. Здесь, в лодочном сарае. Они не могут прикоснуться к тебе на моей территории – по крайней мере, без достаточных улик и настоящего ордера. Они не имеют права. – Я делаю паузу. – Тебя опередили, Джеб. Ты больше не можешь действовать в одиночку. Тебе нужна моя помощь.
– Зачем ты это делаешь?
– Я хочу дать тебе шанс, чтобы ты смог рассказать свою историю репортерам, прежде чем тебя заберут. Чтобы растрясти клетки и посмотреть, что выпадет наружу. Чтобы эти трое, которые напали на тебя, не смогли прятаться за своими масками. Кто-то должен оступиться и выдать себя. Кто-то должен был видеть и запомнить определенные подробности. А я гарантирую, что все это выйдет наружу, начиная с интернета, социальных сетей и телевидения. – Мой голос дрожит, и я стараюсь говорить ровно. – Поэтому ты должен оставаться здесь, в лодочном сарае, – по крайней мере, до твоего интервью завтра вечером.
Его лепные губы изгибаются в кривой улыбке.
– Я тебя люблю, ты знаешь об этом?
У меня все холодеет внутри. Паника мотыльком бьется в груди. Мне вдруг нужно увеличить расстояние между нами, причем быстро.
– А пока ты здесь, – спокойным тоном говорю я, не обращая внимания на его слова, – я хочу, чтобы ты держался подальше от Куинн. Надеюсь, это ясно? Пока никто не проводит связь между вами, ни у кого нет причин беспокоить ее.
Он довольно долго удерживает мой взгляд. Паника в груди бьется еще сильнее. Но он не настаивает, а мягко напоминает:
– Я думал, что ты собираешься уехать из города вместе с ней. На каникулы после Дня благодарения.
– Сначала завтрашнее интервью. Посмотрим, что будет потом. Между тем я приглашу Брэнди, няню Куинн, побыть с ней на первое время. Первоначальный план состоял в том, что Брэнди отвезет Куинн в детский лагерь для горных велосипедистов. Она работает там инструктором и экскурсоводом. Завтра мы сделаем, как договорились. И ты останешься здесь до интервью – я не хочу, чтобы Брэнди или Куинн увидели тебя. Ты можешь взять внедорожник моего отца, чтобы приехать на встречу в «Шэди Леди». Я принесу тебе ключи… – После некоторого колебания я добавляю: – Джеб, ты должен кое-что пообещать мне.
Он беспокойно смотрит на меня.
– Не лги мне. Даже по умолчанию. Обещай, что будешь полностью откровенным со мной во всем, даже если мне будет трудно переварить это.
Это нечто вроде перчатки, брошенной к его ногам. Мне очень хочется безраздельно доверять ему. Я хочу, чтобы он показал мне, что говорит только правду.
– Я не буду лгать тебе, Рэйчел, – тихо говорит он. – Я никогда не лгу.
Он делает шаг вперед, берет меня за руку, привлекает к себе и шепчет; его дыхание похоже на прикосновение теплых перьев.
– Верь мне, пожалуйста. – Его губы касаются моих губ, но я отстраняюсь с сильно бьющимся сердцем. Поворачиваюсь и быстро иду к выходу.
– Поспи немного, – жестко говорю я, не в силах снова встретиться с его взглядом. – Я принесу завтрак и припасы для холодильника.
Я выхожу из сарая и бегу к дому, не оглядываясь назад. Рассвет уже скоро займется над горными пиками. Боюсь, у нас остается мало времени.
* * *
Джеб стоял у окна и смотрел, как Рэйчел бежит через сад и волосы развеваются за ее спиной спиной. Ее хромота стала более заметной. Должно быть, она устала. У него ныло в груди, и это не имело отношения к сломанным ребрам.
Он не предвидел, что она может оказаться владелицей газеты. Он никоим образом не намеревался привлекать ее к делу. Но теперь ее считали сообщницей в совершении поджога. Она столкнулась с врагами в своем родном городе.
Его охватило раскаяние, к которому примешивалось какое-то более темное и неотступное чувство. Недоброе предчувствие, пронизанное беспокойством. Не лги мне. Даже по умолчанию…
Он не рассказал ей о своих подозрениях насчет смерти Питера и Софии. Как и о самоубийстве Эми – о том, как все было рассчитано по времени. Сегодня это было бы слишком даже для нее.
