– Должно быть, она видела, как мы заходили внутрь вчера ночью. Я не мог отказать ей.
– Ты понимаешь, что ведешь себя эгоистично? Ты не думаешь о ней, а просто хочешь быть рядом с ней.
Он виновато качает головой.
– За кого она тебя принимает? – шепчу я и наклоняюсь ближе, когда он отворачивается, чтобы положить еще масла. – Что ты ей сказал?
Он вздыхает.
– Она считает меня неким ангелом-хранителем, которого прислала ее мама.
Я бросаю быстрый взгляд на Куинн; она деловито разрезает свой блинчик на маленькие одинаковые кусочки.
– И ты никак не разубедил ее? – сердито спрашиваю я.
Он поворачивается ко мне.
– А ты? Куинн сказала, ты знаешь о том, что я ангел, посланный ее матерью. Что ты ей сказала, когда узнала об этом? Или ты просто ушла от ответа и спросила о чем-то другом, как сделал я, потому что так будет милосерднее до тех пор, пока мы во всем не разберемся?
Я отворачиваюсь. Мы. Во всем разберемся. Мы спорим, как супруги, как будто она наша общая дочь. Некоторым образом сейчас мы делим ее друг с другом. Но что будет потом?
– Я стараюсь, как могу, – тихо добавляет он. – Для таких случаев не существует учебников и руководств.
– Знаю. – Я колеблюсь и опускаю глаза. – Как ты узнал о ее любимой еде?
– От Софии, – тихо отвечает он, и по моей спине пробегает дрожь. Он знает о Куинн больше меня. От моей собственной сестры.
– Что еще ты знаешь о ней от Софии? – быстро спрашиваю я, потому что Куинн возвращается на кухню.
Он подбрасывает блинчик, исполняя очередной безупречный бросок с переворотом.
– Я знаю, что ее любимой мягкой игрушкой был мистер Гу. – Он выкладывает блинчик на тарелку и пододвигает ее к свободному табурету. – Садись, поешь немного.
Я непонимающе гляжу на него.
– Мистер Гу?
– Это была черно-белая панда, которая крякала, если нажать ей на лапу. Я знаю, что игрушку забыли в Мэннинг-парке во время поездки в город. Ее любимый цвет – багряный, а ее любимое телешоу называется «Финеас и Херб». Она любит Гарри Поттера и перечитывает «Школьные годы» Гордона Кормана. Она считает изгоем Кэпа, главного героя книги, но это заставляет его совершать героические поступки. Ее лучшей подругой в старой школе была Пенни Джеймс.
Он смотрит на сдвижную дверь, где Куинн сражается с заедающим механизмом, чтобы впустить Трикси. Наблюдая за дочерью, он сует руку в задний карман своих джинсов.
– Этот рисунок висел на стене моей камеры.
На смазанном рисунке изображены радуги над багряным единорогом. Внизу написано: Мамочке и папочке. Я люблю вас.
Я тщетно пытаюсь сглотнуть комок чувств, подступивший к горлу. Быстро складываю листок и возвращаю ему. Наши пальцы соприкасаются, и мое сердце бешено стучит. Джеб вдруг бросается к плите, где забытый блинчик начинает чернеть, и от сковородки поднимается едкий дым. Он быстро переставляет сковородку.
– Эй, ты жжешь блинчики! – Куинн со смехом вбегает на кухню, но потом нервно смотрит на меня и забирается на табурет.
– Да, так и есть. – Его звучный, уверенный голос наполняет кухню и весь дом, как и его физическое присутствие. – Всегда должен быть хотя бы один жертвенный блинчик для ублаготворения блинного бога! – провозглашает он, когда наступает на педаль мусорного ветра и бросает туда подгоревшее жертвенное подношение.
– Или для того, чтобы порадовать Ульра, – говорит Куинн
[4].
– Думаешь, этот брюзгливый скандинавский бог любит блинчики? Я думал, он предпочитает костры и горелые лыжи. А еще австралийцев.
Я смеюсь, несмотря ни на что.
– Нет, если действует запрет на разведение костров, – с серьезным видом говорит Куинн. – Дети в школе говорят, что в этом году не будет костров в честь Ульра из-за засухи и угрозы пожара. Весь город может сделать пуф!
Она широко раскидывает руки и лукаво улыбается, снова превращаясь в маленькую девочку. Я не видела этого в ней уже полгода, после гибели Питера и Софии.
– Да, в таком случае Ульру приходится довольствоваться подгоревшими блинчиками.
Что-то неуловимо меняется между мной и Джебом при упоминании о кострах Ульра. Раньше в это время мы разжигали большой костер в гравийном карьере. В это время жители городка традиционно складывают и сжигают громадные кучи старых лыж и танцуют вокруг огня, словно язычники, под басовые музыкальные ритмы. Барабанщики трудятся в поте лица, чтобы умиротворить скандинавского снежного бога. Они просят его благословить предстоящий сезон изобилием снега, потому что для них снег означает деньги. Он подразумевает приключения, экскурсии, лыжные гонки, полные отели и рестораны, процветающий арендный бизнес и превосходные продажи снаряжения. Все это толкает вверх стоимость недвижимости, и экономические шестеренки маленького лыжного курорта вращаются с новой энергией. Снег – это наша жизнь в Сноу-Крик.
По большей части языческие празднества и разведение костров происходят до начала сезона. Для сезонных работников – австралийцев, японцев, британцев, уроженцев Квебека и Онтарио – это способ хорошенько напиться и выпустить пар в ожидании первых зимних бурь.
Именно в такое время две женщины пропали без вести, и наша жизнь навсегда изменилась.
Весь город может сделать «пуф»…
Я думаю о пожаре, начавшемся вчера ночью. Еще не все закончилось. Ветер может перемениться и сжечь наш город. Или придут бесснежные бури с молниями и точечными возгораниями.
– Как насчет очередной порции? – интересуется Джеб, но его веселье пронизано напряжением.
Куинн бросает взгляд на меня, хозяйку дома.
– Конечно, – соглашаюсь я, не желая играть роль злобной великанши. – В конце концов, у нас каникулы.
Я тянусь за кружкой кофе и усаживаюсь на табурет рядом с девочкой. Потягивая горячий напиток, я любуюсь ее аппетитом и гадаю, кому пришло в голову класть мармелад на блинчики с ананасами.
– Куинн, – тихо говорю я и наклоняюсь к ней. – Мне просто интересно… какой твой любимый цвет?
Она отрывается от еды.
– А что?
– Ты мне никогда не говорила.
– Багряный. – Она вгрызается в свой блинчик.
– А твоя любимая мягкая игрушка? – Я чувствую, как Джеб сверлит меня жарким взглядом.
По лицу Куинн пробегает тень грусти.
– Мистер Гу. – Она смотрит в свою тарелку, откладывает нож и вилку. – Папа случайно оставил его в Мэннинг-парке.
Некоторое время Куинн сидит с опущенной головой и часто сглатывает, глядя на свой наполовину съеденный блинчик, пытаясь не плакать и думая о своих родителях. Ее чувства переменчивы, как на русских горках.
