В те редкие мгновения, когда они думали о смерти или боялись ее – ведь даже такая могучая семья порой задумывалась о трудностях жизни, – в этой позе заключался весь смысл. Если разложение и обновление ощущалось слишком остро, если тело когда-либо беспокоилось о том, что может случиться с ним после смерти, Большая Мать с помощью тени показывала позу эмбриона. «Подумайте о времени, когда вы еще не родились. Вам было больно? Голодно? Холодно? Нет, не было, – напоминала она, изображая на стене тень младенца. – Тогда ваше тело имело другую форму и снова станет таким». В могилу не положили ничего принадлежавшего Крюку при жизни. Струк унаследует его накидку и топор. Дочь будет пользоваться его бурдюком для питья, потому что ее собственный начал трескаться. Сын починит его затоптанное копье и возьмет себе. Посмертные почести состоят в том, что семья станет использовать эти вещи в повседневной жизни. Все они хранят память о Крюке и о его занятиях. Семья будет заниматься тем же с помощью его орудий. Его труды не пропадут зря.
Когда-то давно они хоронили тело брата, Толстяка, под корнями свежесрубленного дерева. Тогда было тепло, за день до его смерти дожди пропитали землю, и вполне здоровая сосна потеряла хватку и упала. Вывернутый клубок корней оставил большую яму, достаточно глубокую, чтобы в нее можно было поместить тело. Когда его в нужной позе положили на место, Большая Мать велела им снова посадить дерево. Они набросали земли вокруг ямы и вернули корни на место. Вскоре Дочь почувствовала, что жизнь из тела перешла в дерево. Хвоя стала темно-зеленой, ветви тянулись к небу.
Дочь хотела, чтобы они могли сделать то же самое для Крюка. Тогда, если бы она соскучилась по тому, как работает его тело, она могла бы приложить руку к дереву и почувствовать силу его мышц, прижаться ухом к коре и услышать, как кровь пульсирует в его венах. У каждого дерева был свой ритм, и она хотела, чтобы он напоминал ей о Крюке; но их было слишком мало, чтобы тратить силы на большую работу. Погребение под деревом было возможно только при наличии лишних рук и избытка мяса.
Струк бросил в яму первые горсти земли, но Дочь еще не была готова. Это был признак того, что она не принимает перемены как должно, – того, что быть беде. Она остановила Струка – ей хотелось подольше посмотреть на Крюка, свернувшегося в клубок, полностью обнаженного и беззащитного. Дочь опустилась на колени рядом с согнутым телом Крюка и прижала тыльную сторону пальцев к его холодной коже. Тяжелые надбровные дуги прикрывали глаза. Длинные ресницы касались мягкой кожи щек. Широкий нос блестел. Такая же форма носа, как у нее. Когда он был маленьким, она делала вид, что отрывает нос от его лица и приставляет к своему. А он скашивал глаза, чтобы посмотреть, на месте ли нос. Тогда она притворялась, будто бросает нос Сыну, и начинались отчаянные догонялки. Она посмотрела на вытянувшиеся лица Большой Матери и Сына. Они не просили Струка продолжать бросать землю. Может быть, они тоже хотели еще посмотреть. Большая Мать была главной, и никто не оспаривал ее приказаний. Не только потому, что она не скупилась на затрещины, но и потому, что она прожила столько лет, что знала о переменах все. Она видела их и раньше и могла предсказать, что будет дальше. Это было редкое умение, и тот, кто им обладал, вызывал в семье уважение. Это помогало оставаться в живых.
Но теперь Большая Мать согнулась ближе к земле и совсем сгорбилась. Даже ее зубриные рога, казалось, усохли. У нее был такой печальный вид, что Дочь подумала: вдруг ее тяжелая голова сейчас скатится прямо в землю, в неглубокую могилу Крюка. Еще один ребенок по ту сторону земли – это может оказаться уже слишком. Перемены были всегда, но на какой-то миг Дочери захотелось, чтобы все оставалось по-прежнему. Она спустилась в яму к Крюку. Улеглась на бок, чтобы их головы оказались на одном уровне. Положила руки ему на плечи, переплелась с ним ногами и приподняла пальцем подбородок, чтобы взглянуть в его глаза. Мгновение она оставалась в этой позе и почувствовала, как тепло ее тела оседает на коже Крюка. Она погладила его по волосам и прошептала: «Тепло».
11
На ночь семья забралась в хижину, в брюхо зубра. Их тела сплелись в клубок, как обычно, но теперь все было по-другому. Дочь уже не лежала посередине. Она оказалась с краю с голой спиной, кожа покрылась мурашками, как птица с выщипанными перьями. Струк лежал между Дочерью и посапывающей Большой Матерью. Он был самым маленьким и нуждался в тепле больше всех. Дочь прижалась к нему как могла, и его костлявый локоть впился ей в живот. Она отпихнула локоть, но тут ей в бедро врезалась острая коленка. Она тихо вскрикнула в знак протеста, но широкая рука Большой Матери тяжело опустилась ей на голову, приказывая замолчать. Дочь еще больше занервничала, когда на нее уставился Дикий Кот. Она чувствовала жар его глаз. Он еще раньше пробрался в хижину, но Большая Мать прогнала его. Дикий Кот сидел рядом со входом и выжидал, пока не настанет полная тишина и Дочь подаст знак. Тогда можно было бы без страха войти.
Дочь повернулась, потянула за край шкуры и заворчала. Тут же другая большая рука легла на ее голову, чтобы успокоить ее. На этот раз рука Сына. Он лежал на своем обычном месте, на страже, чуть выше, чем остальные. Она сплела пальцы с его пальцами, прижала ладонь к его грубой коже и слегка потянула. Он на мгновение поднял голову и осмотрел спящие тела. Их дыхание было все еще не очень глубоким. Молча он подвинулся к Дочери, на место, где раньше спал Крюк, и устроился там, где шкура еще хранила отпечаток тела мальчика. Чувствовать, что брат рядом, было приятно. Он прикрыл Дочь своей большой рукой. Кожа на ее спине была холодной. Он придвинулся ближе, чтобы согреть ее. Вскоре Дочь почувствовала, что ей очень тепло. По спине потекли тонкие струйки пота. Она начала двигаться под шкурами, и Сын не мог не ответить. Он протянул руку и нащупал густую щетку волос между ее ног. Его палец почувствовал, что она мокрая, и этот сигнал побудил его тело к действию. Он нашел руку девушки и потянул ее. Она последовала за ним на холод.
Отойдя подальше от хижины, Сын расстелил на земле их накидки и потянул ее на себя. Они старались не кричать, чтобы их не прервали. Они были во власти момента. Подобно голоду, эта насущная потребность перевешивала всякое беспокойство о том, что будет дальше. Они тяжело дышали, пальцы скользили по коже, тела терлись и сплетались почти с такой же силой, как у зубров во время гона.
Потом Дочь заползла в гнездо, Сын занял свое место в головах, но его начала мучить совесть. С тех пор как последний Отец пошел на охоту и не вернулся, Сын старался выполнять роль старшего мужчины в семье. Посмотрев на Струка, свернувшегося в гнезде, и услышав посапывание Большой Матери, он понял, что, пока был с Дочерью, он не защищал их. Он почувствовал укол вины. Чтобы выполнять роль Отца, нужно присматривать за семьей. Он вытянулся и закрыл глаза, испытывая облегчение от того, что вернулся на свое место. Сын думал о Дочери и о том, что было между ними, но главной его заботой была Большая Мать. Он ведь знал, что не должен таким образом прикасаться к Дочери. Думая об этом, он тронул кончиками пальцев ссадину на лбу – след от камня, который в предупреждение бросила в него Большая Мать. А если он сейчас уснет и увидит во сне Дочь? Узнает ли об этом Большая Мать? Вскоре тело пересилило мысли. Сын погрузился в глубокий сон.
