Вокруг озерца были съедобные вещи, но в основном зеленые. Ей не нравилась зеленая еда, и она ела лишь столько, сколько требовалось, чтобы унять урчание в животе. Она пила воду, потому что жажда бывала острой, но больше ничего не делала для поддержания своей жизни. В основном она ждала того, что, по ее мнению, вот-вот должно было наступить: смерти. Она была вялой, унылой и опустошенной. Но каждое утро, проснувшись, она обнаруживала, что голова все еще приклеена к телу. «Вар», – сердито ворчала она без обычного добродушия, скорее ужасаясь тому, что тело все еще в целости и сохранности.
Ее злоключения продолжались. Леопард так и не пришел, чтобы растерзать ее и быстро покончить с ней. Вороны не выклевали ей глаза. Молния не ударила в темя. Ее тело упорно сопротивлялось обратной стороне земли. Ничего не изменилось. Как будто извечный цикл земли остановился. Она не стала старше. Не изменилась, хотя и желала этого несколько дней назад. Но теперь мгновение растянулось навечно. Вдали от семьи она и время оставила позади.
И вдруг, как только она убедилась, что все всегда будет по-прежнему, изменения настигли ее. Время только задержалось на мгновение, а теперь взорвалось. Изменение появилось в воздухе утром, когда она стояла возле озерца. По долине реки пробежала дрожь тепла. Она закрыла глаза, приподняла верхнюю губу и попыталась почувствовать, что это. Она наклонила голову в сторону места встречи вниз по реке – возможно, семьи решили собраться раньше времени. Но дрожь шла не оттуда. Воздух в той стороне оставался прохладным, сухим и спокойным.
Лед затянул все мелководье и только-только ослаблял свою хватку. Рыба еще не могла плыть на нерест, так что едва ли какие-либо семьи уже пришли и разбили лагерь. Она направила свое чувствилище вверх по реке, к следующей развилке. Там стала жить ее сестра, когда сделалась Большой Матерью, но это было слишком далеко, чтобы почувствовать какие-либо изменения.
Тем не менее в воздухе было что-то тонкое, но в то же время тяжелое. И оно шло со стороны реки. Оно имело вкус железа и было густым, как кровь. Открыв глаза, Дочь посмотрела туда, где пролегала территория семьи, а затем побежала к своему дереву. Тихо, цепляясь руками, она взобралась на верхушку и раздвинула ветки грубыми, как кора, пятками. Здесь, наверху, найдя место, чтобы пристроить ноги и руки, она чувствовала тела семьи, которая жила здесь прежде. Кора сохранила память о них, хотя и слабую. Теперь Дочь чувствовала, как отполирована древесина в местах, где семья взбиралась на это же дерево. Она и сама стала этой семьей, взбираясь по следам всех рук и ног, которые пользовались деревом на протяжении многих солнц и лун. Она думала, не их ли кровь она унюхала, вспоминала историю о том, что с ними случилось, Дочь увидела ее во сне прошлой ночью. Возможно, именно на это она и надеялась. Она положила ногу на толстую ветку, крепко обхватила ствол руками и прижалась к нему всем телом. Теплый ствол принял ее, и ее тело растворилось в стволе, как размягченный древесный сок.
Ее руки и ноги свесились к земле, в венах текли древесные соки, как будто это была кровь. Это была сила леса. Ее страх стал просто дрожью сосновых иголок. Легкая дрожь. Дочь прислушалась. Что там? Деревья стояли грядой, как неделимое тело семьи вдоль горного хребта. Колышущиеся ветки разговаривали и рассказывали друг другу о том, что видели. Одна ветка хрустнула. Несколько мертвых листьев, оставшихся на дереве после зимних бурь, зашелестели. Их секреты шуршали между ее конечностями. Тонкие сучки ломались, иголки тревожно стучали друг о друга. В их качании была грусть.
Мясо, которое живет, посылает импульсы тепла в воздух. Это происходит из-за огня внутри тела. Когда это тепло попадает в воздух, оно собирается в узоры вокруг деревьев, и их можно прочитать. Тепло толкает и тянет листья определенным образом. Подобно тому, как вода на поверхности реки рассказывает о том, что находится под ней, узоры в воздухе могут рассказывать о том, каким возмущением они вызваны. Деревья, растущие вдоль долины, подхватывают и усиливают движение. Они передают сообщение вниз. Если бы Дочь видела и чувствовала узоры листьев, она могла бы их прочитать.
Она склонила голову и затаила дыхание. Ничего, только струение сока. Через листья прошел дурной узор. Что-то было не так. Слишком далеко, чтобы понять, что именно, но что-то случилось. Беда.
Она оторвалась от ствола. Кровь вернулась в ее тело и снова стала омывать кости. В небе гомонили птицы. Она резко подняла голову, чтобы посмотреть. Три птицы, черные вороны, взмахнули крыльями. Когда они пролетали мимо, в их блестящих клювах отразилось солнце. Когти согнуты, маслянистые перья распластаны в воздухе. Птицы верещали и каркали в своем шумном полете. Они направлялись к земле ее семьи.
Она спустилась вниз и, оказавшись на земле, щелкнула зубами, подавая Дикому Коту знак, что она возвращается. Она подбежала к краю плато и ринулась вниз по склону. Вскоре она учуяла слабый след у реки и направилась к переправе. Она нарушала правило Большой Матери. Но все же решила рискнуть и показаться у очага… Ничто ее не остановит.
И не остановило.
14
Потребность Дочери вернуться к семейному очагу была похожа на голод. И она, недолго думая, принялась утолять ее. К полудню она была у зубриного брода, а затем, держа нос по ветру и приподняв губу, осторожно повернула к лагерю.
Дочь не знала, что с того момента, как она покинула очаг семьи, леопард следовал за ней дольше, чем ей казалось. Опыт подсказывал, что леопарды – довольно робкие звери. Они использовали свое превосходное обоняние не для того, чтобы следить за семьей, а чтобы держаться подальше. Однако, когда Дочь ушла, самец леопарда с интересом наблюдал, как раскололась и без того маленькая группа. Он шел по ее следам достаточно долго, чтобы понять, что она удаляется от лагеря. Он мог продолжать преследовать ее, его всегда привлекало то, что делали охотники, но уловил другой запах. Знакомый.
Леопард осторожно двинулся на запах, пока не увидел тело, очень похожее на его собственное. С длинной гладкой шкурой, покрытой пятнами, которые идеально сливались с подстилкой из опавших листьев и поваленных стволов в лесу. На земле появилась леопардиха. Они увидели друг друга, и оба подобрались ближе. Она бросилась на него, случилась небольшая драка, которая больше походила на заигрывания. Он слегка разорвал ее ухо у самого кончика, но вскоре они решили, что хватит испытывать друг друга. Так начался сексуальный интерес, сопровождаемый голодом.
Когда брод был уже виден, Дочь на миг задумалась о леопарде. Где он, следит ли за ней? Но леопард не следовал за Дочерью на землю ее семьи. И он, и леопардиха уже были там.
Дочь услышала резкий вопль. Он эхом отозвался в скалах брода, и этот дезориентирующий гул и вибрация мешали ей понять, какой зверь издал этот звук. Волосы на ее загривке встали дыбом. Она приподняла верхнюю губу, чтобы почувствовать. Возмущение воздуха было сильным. Где-то была борьба. Это шло из лагеря.
Дочь медленно, крадучись приближалась к лагерю. Здесь она знала все деревья, на которые можно залезть, знала, где спрятаны хорошие камни, но это давало лишь небольшое преимущество. Она схватила копье; стертая бороздка в ее подмышке пульсировала. В воздухе витал густой запах крови. Здесь была драка, и теплое тело все еще двигалось. Она подкралась ближе. Если будет бой, ее чувства должны быть обращены наружу. Рациональные действия медленны. Инстинктивные действия мгновенны. Она отключила мыслящую часть своего сознания. Лагерь был рядом, огонь там еще тлел. Она не сомневалась, что леопард поймет, где она. Она еще не видела его, но чувствовала его жар. Его запах доносился с разных сторон, как будто он был не один. Она напрягла слух, пытаясь поймать хоть малейший звук. Ничего.
