Дочь изменила положение, чтобы обнять и ободрить Струка, и тут Большая Мать охнула. Только сейчас до нее дошло, что она ранена. Ее лицо было в крови. Разум Дочери был слишком погружен в себя, чтобы заметить запах, но теперь она начала действовать. Она уложила Большую Мать на землю и приподняла накидку, которую старуха натянула, чтобы прикрыть рану. У нее было два длинных пореза. Острый коготь пробил ей ребро. Из разорванной кожи торчало основание кишки. В ране виднелись поврежденные внутренности. Дочь быстро осмотрела кожу Струка. Одна царапина на ноге – коготь леопарда, пытавшегося помешать ему влезть на дерево.
Все ясно: леопарды преследовали тех, кто слабее, пока не вмешался Сын. Должно быть, они окружили и схватили его, когда он пытался забраться на дерево. Вдвоем леопарды одолели парня. Рану Струка нужно обработать, но он будет жить. Она переключила внимание на Большую Мать. Та истекала кровью. Во время спуска с дерева рана, по-видимому, открылась и кровотечение под накидкой усилилось. Нужно будет отвести ее под защиту пещеры. Ведь другие хищники унюхают кровь. Дочь наклонилась, чтобы взять Большую Мать на руки, потянула, но старуха покачала своей большой головой: «Не». Она не хотела, чтобы ее сдвигали с места.
Струк капнул немного воды из кожаного бурдюка на губы Большой Матери. Дочь положила руку на старую голову, и они посмотрели друг другу в глаза. Они редко поступали так: ведь прямой зрительный контакт может быть знаком враждебности. Но два тела, хорошо знающие друг друга, могут это сделать, чтобы определить направление взгляда, проверить здоровье, силу или ясность сознания. Все это вытекало из большой раны на боку Большой Матери, и взгляд девушки был знаком ободрения.
Большая Мать знала, что у нее не осталось ни здоровья, ни силы, одно лишь здравомыслие, но и оно ускользает. Она выпустила воздух из легких и отдалась на милость изменению. Много беспокойных лет она провела в постоянном стремлении раздобыть достаточно мяса для себя и своих домочадцев. Остатки сил позволяли ей думать только об удовольствии от предстоящего длительного отдыха. Вместо того чтобы бороться, она с нетерпением ждала этого долгого сна в земле. «Йе, сухостой», – фыркнула она, указывая на нос, словно говоря: «Я чувствую запах земли».
Большая Мать посмотрела на Дочь, на копну ее рыжих волос, бледную кожу, покрытую грязью и кровью, и снова принюхалась. Что-то новое. При обычных обстоятельствах она бы заметила сразу. Дочь была беременна. Мать всегда первой чувствует этот запах в дыхании своей дочери. Большая Мать стянула с головы рога и передала их Дочери без упрека и горечи. В этот миг ее боль сменилась гордостью. «Вар», – сказала она. Сейчас это слово означало нечто большее, чем «Держи голову приклеенной к телу». Теперь это значило, что Дочь будет держать свою семью привязанной к земле.
Девушка опустила голову в знак согласия. Грудь Большой Матери снова всколыхнулась. Она еще раз вдохнула запах беременности. Дочь будет плодовитой. Семья сможет жить. Старуха повернула голову к Струку и открыла рот. Она знала, что запах ее старого дыхания проникнет в его маленький нос раньше, чем он услышит какие-либо слова. Она выдохнула. Они будут помнить ее по запаху. Запахи переносят сознание в нужное место лучше, чем все остальные чувства. И каждый раз, когда он почувствует дух зубриного мяса, он будет вспоминать о том, как она приняла его в семью и поддержала его жизнь.
Большая Мать испустила вздох, долгий и медленный. «Сухостой». И она, и Дочь знали, сколь многое изменилось за короткое время. Их совместная жизнь раскололась, как весенний лед. Он не тает при медленной оттепели. Вместо этого ряд глубоких трещин разрушает его толщу. Когда это происходит, большие куски отрываются все сразу. За день весь лед исчезает на глазах, хотя в это трудно поверить. Но под ним все та же река, такая, какой была всегда.
16
Дочь проснулась перед самым рассветом, вышла из хижины и молча направилась к очагу. Она присела рядом на корточки, чувствуя растопыренными ладонями его тепло, не угасшее с прошлой ночи. Наклонившись, она подула на самый горячий из покрытых пеплом углей, и тлеющий, светящийся в середине кусочек обугленного дерева запульсировал от жара, раскалился докрасна, до боли в груди. Она подождала, пока ее дыхание станет ровным, и подула еще раз. Пламя поднялось и зацепило прутья и кору, которую она положила сверху. Огонек, потрескивая, разгорелся. Тепло лизнуло ее кожу и раскрасневшиеся щеки. Начался новый день.
Вскоре желток солнца разлился по небу и стал кроваво-красным. Она наблюдала, как он взбирался вдоль утеса, а потом скрылся за ним. Через несколько дней восходящее солнце уже будет касаться вершины утеса. И это будет знаком того, что пора отправиться на рыбалку. Ее рот наполнился слюной при мысли об оранжевой плоти. Когда возникает такое чувство, тут не до решений: нужно идти, и все. Она пойдет на место встречи. Она будет объедаться рыбой. Ее живот будет полон. Дочь согрела воду в затвердевшем мешке и открыла очередной тайник с зубриным мясом. Налив горячей воды в замерзшую яму, она сможет извлечь несколько кусков мяса, припрятанного после последней охоты. Еды на короткий срок было более чем достаточно. Не отвлекаясь на грустные мысли, она глотала слюну. Она могла брать двойные порции и есть каждый раз, когда была голодна. Прежде такое редко случалось.
Она осторожно согнула руку и с облегчением убедилась, что мышцы работают. Укус леопарда был глубоким, часть плоти была вырвана, но рана оказалась не такой страшной, как она думала. Прошлой ночью, прежде чем забраться в хижину, Дочь сделала над собой усилие, чтобы не заснуть сразу и обработать свои раны. Она замочила и отварила семена горчицы. Потом разжевала их и выплюнула жидкую кашицу. Затем она налила воды в пустой черепаший панцирь и промыла рану. Свисающий кусок плоти она отрезала острым камнем, проделав это, держа кусок мяса в зубах, чтобы заглушить крики боли. Она остановила кровь, наложив на рану гладкой стороной свернутую шкуру. Потом заполнила рану пастой из горчичного семени, так что рука снова стала выглядеть целой. Щипало так, что она застонала. Она взяла выскобленный кусок шкуры и обмотала ее, как вторую кожу, вокруг предплечья. Ее пальцы работали ловко. Они не распухли, а значит, процесс смертельного разложения не начался.
Затем, присев на корточки, медленно двигая пальцами, жуя у очага, Дочь наелась досыта. Она вернет своим ногам прежнюю силу. Скоро они станут мускулистыми и толстыми, как стволы деревьев, с мощными узловатыми коленями. Она станет Большой Матерью, которая всем будет нужна. Дочери пришла в голову странная мысль: может быть, Большая Мать смотрит за ней? Но она сразу отбросила эту фантазию. Большая Мать всегда говорила, что мертвые не могут видеть тело с обратной стороны земли. Однако чувство оставалось. Может быть, из-за того, что она больше не могла чувствовать свою мать во сне, ей нужно было ощущать связь между ними наяву.
Подошел Дикий Кот, потерся о ноги Дочери и сощурил глаза, выпрашивая мясо. Он всегда приходил вовремя. Она засмеялась и дала ему большой кусок. Зрачки кота расширились. Все еще опасаясь ног членов семьи, которые пинали его на протяжении многих лет, он схватил мясо и бросился есть его под прикрытием кустов. Поев, Дикий Кот вернулся к очагу в надежде поймать рыжую белку. Хотя Дочь не сомневалась, что он заметил отсутствие тел, его инстинкты остались прежними. Этот день для него был таким же, как все остальные.
