– Роуз?
– Энди?
– Иди домой, – сказал он. – И скажи Саймону, что я желаю ему удачи.
– Он будет отличным отцом, я уверена.
– Не с ребенком. – Энди поморщился. – С тобой.
Я вышла из машины, а Кейтлин поехала с Энди в больницу. Я смотрела, как они уезжают.
Без Энди я не могла продолжать работу. Вряд ли найдутся безумцы, которым захочется опускать и поднимать меня без крана. По крайней мере, никто этого не предложил. Я могла только беспокоиться об Энди и путаться под ногами у остальных. Все в конце концов успокоились и вернулись на свои рабочие места. Мою неандерталку никто не трогал, они работали над артефактами, найденными рядом с ней. Два студента убрали и упаковали находки, которые мы уже извлекли. Анаис с идеальной точностью каталогизировала номера меток, измерения и описание каждого предмета. Я не раз пыталась подловить ее, но она, казалось, была рождена для этой работы. Я попыталась помочь приготовить обед, но преуспела только в том, чтобы обжечь сковородкой запястье.
Через пару часов я поняла, что всем мешаю. Говорил же Энди: иди домой.
Я обставила свой уход с помпой. Анаис начала составлять график посещений, но я попросила ее прекратить. Мне действительно хотелось побыть одной и немного отдохнуть. Саймон приедет на выходные, когда у него закончатся занятия. Больница рядом с квартирой. Все будет в порядке. Все попрощались со мной без долгих разговоров. Они полагали, что я долго не выдержу и, скорее всего, появлюсь через день-другой.
Я приехала в квартиру в Валлон-Пон-д’Арк и положила рабочий пояс и ключи на стеллаж из «ИКЕА», который перед этим привез и установил дорогостоящий человек в фургоне. Я села на кушетку и захлопала глазами.
Сегодня вторник, а я обещала Саймону, что буду рожать в выходные. Оставалось решить, куда девать свободное время, располагать которым я не привыкла. Я отказалась от курсов для будущих мам, так как там не говорилось ничего такого, о чем не писали бы в книжках. Может быть, завтра помогу Анаис с каталогизацией. Мне не мешает вникнуть в суть этого занятия. А еще можно навестить Энди.
Тут я почувствовала, что страшно устала. Ребенок задвигался, и я положила руку на живот. Я видела достаточно младенцев своих друзей, чтобы знать: хотя характер проявляется не сразу, дети рождаются на свет полностью сформированными личностями. Каким был этот ребенок? Я не знала его, хотя несла половину ответственности за его создание. Съев миску мороженого, я решила, что логически за этим может последовать только одно. И задремала.
Вздрогнув, я проснулась от первых схваток. Еще ничего не соображая после сна, мой мозг состряпал сложное объяснение. Я была совершенно уверена, что проспала так долго, что собрались грозовые тучи. Должно быть, молния попала в оливковое дерево за окном, прошла сквозь раму кушетки и закрутилась вокруг моего живота. Я встала и неловко ощупала кушетку. Она оказалась мокрой. Я что, опрокинула стакан? Мне потребовалась минута, чтобы понять, что у меня начали отходить воды и капают мне под ноги. Мне показалось, будто я участвую в каком-то комедийном шоу, но тут я представила, какой ужас могла бы вызвать, останься я на раскопках. Почему никто не предупредил меня, сколько там воды? Хорошо, что туалет рядом.
Следующий приступ схваток застал меня врасплох. Я положила руку на живот, боль была почти смехотворной. Как будто мое тело отправилось путешествовать без меня. Мне не сразу удалось осознать, что, собственно, происходит. Я умылась, переоделась и поняла, что нужно звонить Саймону.
Он сразу же взял трубку.
– Схватки начались.
– О черт. – Похоже, он запаниковал.
– Знаю. Еще рано. Первые роды обычно запаздывают!
– Хочешь сказать, что ребенок нарушает твой график? – Я не была уверена, что он шутит. – И почему я вообще тебя слушаю?
– Кто-нибудь может завтра подменить тебя на занятиях? – спросила я, начиная все с начала.
– Ох!
– Ну ничего, первые роды всегда долгие. Мы будем ждать тебя.
– Ага. – Саймон уронил телефон. Я услышала, как он мечется и ругается, а потом дверь захлопнулась.
– Саймон?
Я поняла, что он уже едет.
Я знала, что роды могут быть травмирующими, но сейчас, сидя на кушетке и чувствуя, как схватки сводят и тянут мои мышцы, я была совершенно спокойна. Взяв заранее сложенную сумку, я шла по мощеной улице к маленькой деревенской больнице, думая, что физическая нагрузка поможет мне расслабиться и ровно дышать. Я ввалилась в двери.
– Je vai sav oirun bébé
[4], – сказала я медсестре на стойке регистрации.
– Comment vous sentez vous?
[5]
– Bien, – сказала я. В смысле «хорошо». Так оно и было.
Медсестра устроила меня в палате. Немного посуетилась на предмет того, кому я должна позвонить. Я уже достаточно насолила Энди и, хотя он лежал в другом крыле этой же больницы, понимала, что должна дать ему спокойно полечиться. Поэтому я заверила медсестер, что Саймон уже в пути. Я не добавила, что он едет из Англии, а они и не подумали спросить.
Я лежала на кровати в жесткой от крахмала рубашке, вокруг резко пахло антисептиком. Я впервые поняла, что означает выражение «волны боли». Схватки были похожи на погружения под воду. Можно было спокойно поддаваться им, ведь я знала, что все равно вынырну. С помощью пульта дистанционного управления я настроила высоту кровати. Послышался странный звук, как будто лопнул пузырь, и нарушил мое безмятежное настроение. Я не поняла, что это за шум, но при следующем приступе схваток мне показалось, что вокруг моего живота сомкнулись тиски и сжали меня с силой, которой я никогда раньше не испытывала. Мне хотелось хоть на секунду остановить схватки, но они продолжались. Мою голову затуманили самые темные мысли. Я пыталась найти в них просвет.
В перерывах между схватками я старалась подбодрить себя. Пришла медсестра, чтобы проверить, как у меня дела. Анестезии я не хотела. Она потерла мне спину. Я знала, что ожидание боли может усугубить ее, поэтому старалась выкинуть все из головы. Тут снова начинались схватки, как будто две огромных руки хватают меня во всю длину моего тела и выжимают.
Потом проведать меня пришел врач и сказал нечто, из чего я поняла только одно слово – «быстро». Роды продолжались, пока я не почувствовала, что вот-вот умру. В какой-то момент ребенок изменил мое отношение к собственному телу. Я больше не боялась, что мне будет больно, что вывернусь наизнанку или умру. Я хотела одного: чтобы мой ребенок вышел наружу. Неважно как. Это не было любовью. Совсем не то чувство, которое я испытывала к маме или к Саймону. Это было отчаяние.
К моему животу был прикреплен датчик сердцебиения плода, и я слышала ровный пульс. Я начала воображать, что я бомба. Я бы с радостью взорвалась, лишь бы ребенок выбрался. До этого я предполагала, что страх – это всего лишь чувство, предупреждающее тело об опасности. По мере того как усиливались схватки, смерть становилась чем-то близким, а не просто возможным. Она становилась реальностью. Статистическая вероятность того, что я переживу роды, для меня ничего не значила. Страх был настолько силен, что разинул пасть и проглотил меня.
