Вообще, глупо было надеяться на полную изоляцию. Родители, конечно, держались в стороне и старались меня не доставать, но персонал смотрел слишком жалостливо, а знакомые на улице неловко отводили глаза.
Я старалась не выходить из комнаты без надобности. Перестала бывать в поселении, хотя очень любила пить кофе в булочной со свежим утренним хлебом. Мама настаивала, чтобы я погшла на воскресную службу, но от этого испытания я сразу отказалась. Проще выдать сразу отцу Дэвиду мое кровоточащее сердце, чтобы все вдоволь налюбовались и обсудили.
Единственное, от чего я была свободна — это пресса. Журналистов не пустили дальше туристических угодий. Отец лично сделал краткое заявление: никакой прессы, никаких интервью. Но не всех это останавливало. Я заметила папарацци во время конной прогулки. Пришлось позвонить охране. Их, конечно, убедительно попросили покинуть частные земли, но кататься я тоже перестала.
Мой мир сузился до коттеджа, где жили родители еще до свадьбы. Я вставала утром, варила кофе, забирала у порога свежие булочки. Они тоже были теплые и вкусные, но в пекарне мне нравились больше.
Вспоминая мамины правила, я не прикасалась к телефону, пока завтракала, но потом обязательно лезла в сеть. Именно так с ура пораньше я отравилась известием, что мой брак с Андреем аннулирован. Это было ожидаемо, но все равно больно. Потом меня убивали заявления Марины, которые казались цирком. Снова вспоминая мамины уроки жизни, я старалась не злиться на восставшую жену Андрея. Мне было все равно, где она пропадала пять лет, я не собиралась погружаться в ее глубокий внутренний мир. Но заявления о детях меня добили.
Они хотели детей, собирались завести, но она умерла.
Я разревелась.
Поэтому Андрей не хотел детей от меня? Только от Марины?
Я всегда была игрушечной женой, а она настоящей.
Все важные и особенные события, этапы жизни он хотел пройти с ней.
Не со мной.
Громов отпустил меня и не отпустил ее.
Держал Марину рядом, в сердце и душе все эти годы.
Конечно, он не сможет красиво лицемерить и быстро примет жену назад.
Что останется мне?
Я понятия не имела.
Все еще оставаясь студенткой МГУ, я точно не мгла продолжать сейчас учебу. Отец предложил перевестись на заочное, но это мне тоже не нравилось.
Наверно, моя лучшая роль — это избалованная малолетняя аристократка, которая прячется в замке, когда ей паршиво.
После заявлений Марины в прессе наступила гнетущая тишина.
Если поначалу я еще пыталась бить себя по рукам и старалась не читать много о России, то теперь, как одержимая, каждую минуту хваталась за телефон, обновляя ленту новостей.
Громов мелькал часто. Он проводил важные встречи накануне выборов и под занавес первого срока. Я сладко страдала, изучая по видео его серьезно лицо. Андрей был, как всегда, безупречен. Разве что упрямая морщинка между бровей стала глубже.
Или мне так казалось.
Мама зашла в гости, принесла мне свежий слабосолёный лосось, но от одного вида мне стало дурно.
— Нет, мам, передумала. Унеси его, пожалуйста, — попросила я.
— Уверена? Ты его так любишь.
— Да. От одной мысли о рыбе мутит.
Выдав это, я снова погрузилась в штудирование русских новостных сайтов.
— Лиза, когда тебя были месячные? — без преамбул потребовала мама ответа. По-русски.
Я подняла глаза, пытаясь осознать ее вопрос.
— Вы с Андреем предохранялись?
Прикрыв веки, я невольно покраснела, но дерзко ответила:
— Ты еще спроси, был ли у нас секс.
— Милая, я смотрела новости и фотоотчеты прессы. Про ваш секс мне и без твоих ответов все ясно.
— Мам! — выкликнула я, вскакивая с дивана.
— Ты беременна или просто разлюбила рыбу?
Я кусала губы, смутно припоминая даты.
— Какое сегодня число?
Мама назвала, и я полезла в сумку, чтобы найти ежедневник, в котором были записаны наши с Андреем визиты. На дне еще лежали таблетки. Я больше не пила их после Штатов, полагая, что отсутствие секса — лучшая профилактика беременности.
Ладонь сама легла на живот. Мне не нужны были календари и тетсы. Я знала и так.
Знала, когда и где.
Забеременеть в воздухе от уже почти не мужа — это круто. В моем идиотском стиле.
Наверно, я знала это все время. С той самой минуты, когда Андрей шептал мне нежные слова на высоте десять тысяч миль, позволяя думать, что мы сможем быть вместе по-настоящему.
— Лиза, не молчи, пожалуйста, — вернула меня мама из размышлений.
Я зачесала волосы пальцами и бессильно уронила руки.
— Я не знаю, что сказать, мам.
— Срок совсем маленький? — она все понимала, почти читала мои мысли. Это ведь мама. Она сама принимала роды с акушеркой и знала о беременности все. И меня тоже знала отлично.
— Пару недель, — ответила я.
— Прошу, только не принимай поспешных решений.
— Мне восемнадцать, мам. Какие еще решения я могу принять? Он мне не муж больше.
— Зато мы всегда будем твоими родителями. И всегда примем твою сторону.
— Папа взбесится.
— Он обрадуется. Если захочешь, Андрей не узнает.
— Я сама ничего не знаю, мам.
Телефон в моей руке пиликнул оповещением, и я скорее стала обновлять страницу. Увидев Громова на фото в очередной новости, я не сдержалась и бросила мобильный на диван.
— У меня нет сил даже перестать следить за ним. Я не могу мыслить трезво.
— Тебе нужно побыть наедине с собой, милая.
— Где? Везде я сперва ищу вайфай, иначе начинается паническая атака.
— Поезжай в домик на берегу. Там еще тепло, а Себ, кажется, уже устроил попойку для Торн Юнион в этом сезоне. Тебя никто не побеспокоит.
Я стала припоминать ужасные семейные выходные в доме на берегу. Там не было интернета, а для связи осталась только простой телефон на всякий случай. Первый день нас Себом всегда ломало, но потом мы заново учились радоваться простым вещам: солнцу, суровому морю, общению с родителями, свежему воздуху, мясу на углях.
— Поеду, — решила я смело. — Мне действительно это необходимо.
На следующий день я с минимумом вещей, но все ещё с огромным багажом в голове и сердце, приехала на побережье. Солнце и правда встретило меня ослепительным светом, но ветер грозил выдуть из головы остатки мозгов. Хорошо, что взяла с собой шапку.
Оставив вещи на веранде, я первым делом собралась погулять по берегу.
