Йоран, напротив, казался почти счастливым, и лицо его было безмятежным, словно он впервые обрел подобие мира в душе. Он был первым, кто осмелился высказаться в поддержку Зои и идей мира. Смогли бы остальные решиться стать первыми? Или на это был способен только мальчик, переполненный сожалениями, отчаянно жаждущий все исправить, пожертвовать собой в качестве искупления перед святыми? Если бы Нина отомстила, забрав жизнь Йорана, если бы Ханне не удалось ее тогда остановить, что бы случилось сегодня в Ос Керво?
Еще большие сомнения вызывали эмоции, которые исходили от принца Расмуса. Он продолжал поглядывать на нее с выражением, которое легко можно было принять за искреннюю заботу. Она не могла перестать изучать его профиль, цвет его глаз – были ли различия, замеченные ей, реальными или воображаемыми? Казалось, будто голова вот-вот взорвется.
Они высадились на один из причалов, и принц в сопровождении Йорана направился в командный центр.
– Идем, – позвал он Нину.
– Я хотел бы поговорить, ваше высочество, – вмешался Брум, едва сдерживая гнев.
– Тогда можете тоже к нам присоединиться.
Командный центр ничем не отличался от остальных помещений «Левиафана» – сплошь армейская практичность, карты и военное снаряжение. Ящики со снаряжением стояли ровными рядами, карты и графики приливов висели на одной стенке шатра, хотя все остальные стенки не были заняты.
– Вы уверены, что не хотите отдохнуть, ваше высочество? – спросил Брум, намереваясь напомнить всем о болезненности принца.
– Думаю, нет. Я себя вполне хорошо чувствую.
– Конечно, вы же не участвовали в сражении сегодня.
– Нет, не участвовал. В своей жизни я нередко пропускал не только сражения, но даже охоту или прогулки. И знаю, что из-за этого вы считаете меня ничтожеством.
– Я никогда не говорил…
– Вы сказали достаточно. Вы называли меня слабаком и щенком.
Брум изобразил возмущение.
– Никогда. Я…
– Вспоминайте, – мягко сказал принц, и Нина снова поймала себя на том, что тянется вперед, прислушиваясь. Его голос звучал грубо, непривычно. Так, словно голосовые связки пришлось спешно изменять. – Вспомните о том, что люди, которых вы когда-то называли верными, больше не хотят служить вам. Вашего друга Редвина нашли мертвым в разрушенной восточной башне. В вашем отряде дрюскелей полный разброд. Думаете, сейчас подходящее время подвергать сомнению вашу честность?
Но Брум не стушевался.
– Я всегда с честью служил Фьерде.
– Слишком долго вы служили Фьерде.
Брум рассмеялся.
– Понятно. Вы думаете, что равкианцы будут соблюдать мирный договор, ваше высочество?
– Да, – подтвердил принц Расмус. – А если бы даже и не думал, вас это больше беспокоить не должно.
– Но ваше здоровье…
– Мое здоровье никогда еще не было в таком отличном состоянии.
Нина замялась, а затем сказала:
– Все эти сегодняшние разговоры о яде.
Повисло настороженное молчание.
– Да, – задумчиво произнес Расмус. – Любопытно. С самого детства меня охраняли дрюскели.
Теперь Брум казался по-настоящему напуганным. Насколько было известно Нине, к яду он никогда не прибегал. Рассчитывал, что слабое здоровье принца сделает всю работу за него. Но смог бы он это доказать?
– Если у вас есть доказательства такой гнусной измены, – заявил Брум, – я требую, чтобы они были предоставлены. Я не позволю порочить свою честь.
– Я знаю, что сегодня у вас случилась трагедия, – сказал принц. – Ужасная потеря. И вам потребуется отдых и время на размышления. Возможно, на Кенст Хьерте.
– Это ссылка, – сказал Брум тихим, решительным голосом. – Вы не можете всерьез…
– «Не можете» – выражение, незнакомое принцам.
– Ваше высочество, – предпринял еще одну попытку Брум, добавив в голос теплоты. – Это недоразумение и ничего более.
Принц подал знак своей охране.
– Отведите его в каюту и приставьте стражу. Но будьте с ним помягче. Он… он всего лишь тот, кого сделала из него эта страна.
Но не успела охрана схватить Брума, у того в руках оказался пистолет, и он наставил его на наследного принца.
– Нет! – вскрикнула Нина.
– Strymacht Fjerda! – выкрикнул Брум.
Выстрелы – один, два, три – разорвали тишину.
Бруму так и не удалось нажать на курок. Он лежал на полу, истекая кровью. Йоран убрал в кобуру пистолет. Он выстрелил в Брума трижды – один раз в ногу и два – в руку.
Принц двинулся было к раненому, но Нина ухватила его за локоть.
– Не нужно. С ним все будет хорошо.
Она посмотрела в глаза Расмуса, уже не такие голубые, как прежде.
– Приведите врача! – велел он, не отводя от нее глаз. – Этому бедолаге нужна помощь.
Врачи и солдаты кинулись вперед.
– Надо было оставить его умирать, – сказал кто-то из них, плюнув на пол рядом с Брумом. – Он пытался убить вас, ваше высочество.
– У меня нет сомнений в том, что он собирался направить оружие на себя. Ведь сегодня он лишился единственной дочери. – Расмус помолчал. – Мила, вы хорошо ее знали. Вы же были ее ближайшей подругой, правда?
– Я любила ее, – сказала Нина, чувствуя, как упрямая, нелепая надежда когтями впивается в сердце. – И все еще люблю.
Брума забрали в лазарет, чтобы обработать раны.
Он должен был вскоре поправиться, хотя этот процесс безусловно пошел бы быстрее при помощи гриша. Ильва настояла на том, чтобы остаться с ним. Нине хотелось как-то ее утешить, но она не могла подобрать подходящих слов.
Они погрузились на королевский дирижабль в молчании. Уже пошли разговоры о намечающейся встрече принца с родителями по вопросу мирного договора и о том, долго ли продлится мир, но все, чего хотелось Нине, это поговорить с принцем наедине.
Они вошли в королевскую каюту, изящно отделанную золотистым деревом и мягким белым шелком. В иллюминаторах заходящее солнце раскрашивало облака золотистым и бледно-розовым, обводя голубым по краям.
– Оставь нас, Йоран, – велел принц.
Йоран замер в дверях, сначала посмотрев в глаза принцу, а потом Нине.
– Все, что потребуется вашему высочеству. Только прикажите. – Он произнес эти слова, как клятву. – Я прослежу, чтобы вас не беспокоили.
И он с поклоном удалился, закрыв за собой дверь. Теперь у их разговора не было свидетелей, лишь небо в облаках за стеклом иллюминатора.
Свет потоком меда растекался по каюте, освещая лицо принца. Он смотрел на нее с выражением, которое она никогда прежде не видела на его надменном лице. В нем угадывался страх, и это заставило ее надежду вспыхнуть с новой силой.
