Дарклинг повернулся к монахине.
– С чего начнем?
Монахиня изучающе посмотрела на них. Затем жестом указала на дерево, в то время как со стен спускались, окружая ствол волнами алого шелка, монахи – мужчины и женщины, старые и молодые, равкианцы, земенцы, сулийцы, шуханцы. Мелькнули даже несколько фьерданцев с льняными волосами.
Дарклинг поднял руки.
– Развяжите меня.
Николай с Зоей переглянулись. Если все это было очередной уловкой, он должен был сделать свой ход сейчас.
– Рассредоточиться, – велел Николай солнечным солдатам. – Приготовиться.
– Пока я жив, в тебе будет жить демон, – предупредил Дарклинг, пока Николай ножом разрезал веревки на его запястьях.
– Мы смогли договориться.
– Некоторые договоры существуют недолго.
– У тебя любовь к мрачным пророчествам, да?
– Зоя проживет очень долгую жизнь, – продолжил Дарклинг. – Несмотря на демона, тебе это вряд ли удастся.
– Тогда я буду любить ее и в могиле.
Улыбка тронула губы Дарклинга.
– Храбрые слова. Но время может все изменить.
Николай чуть не рассмеялся.
– Я точно не стану по тебе скучать.
Он спрятал нож и отступил в сторону.
Дарклинг не торопясь потер запястья, словно наслаждался страхом тех, кто вынужден был следить за ним и ждать, что он станет делать.
Он скинул рясу на заснеженную землю, затем отправил следом рубашку и шагнул к стволу дерева. И застыл перед ним, в брюках и сапогах, с белой как снег кожей и волосами темнее воронова крыла.
– Ступай, – напутствовала монахиня с тремя косами. – Если таково твое желание. Если ты осмелишься.
Дарклинг сделал глубокий вдох.
– Мое имя – Александр Морозов, – произнес он, и голос его эхом разлетелся над поляной. – Но я сменил сотню имен и совершил тысячу преступлений.
Монахи прижали ладони к корням дерева, к его стволу, к свисающим вниз ветвям.
Дарклинг широко развел руки, позволяя зимнему солнцу гладить лучами бледный торс.
– Я не сожалею.
Кора дерева-исполина начала двигаться и меняться. «Они – фабрикаторы, – понял Николай, глядя на сосредоточенных монахов. – Каждый из них».
– Я не раскаиваюсь! – сказал Дарклинг.
Одна из ветвей гигантского терна начала извиваться, как змея, и на конце ее появился единственный шип. Зоя взяла Николая за руку. Теперь они все держались друг за друга: Николай, Зоя и Женя.
Ветвь терна покачивалась взад-вперед, как змея гипнотизировала свою добычу.
– Все, что я делал, я делал ради Равки! – крикнул Дарклинг. – И это тоже. Ради Равки!
Ветвь сделала внезапный скользящий выпад.
Шип пронзил грудь Дарклинга, и тот, выгнувшись, закричал, и крик его – крик человека, страдающего от невыносимой муки, – был ужасен. Николай крепче сжал Зоину руку, когда демон внутри него тоже закричал от боли, что клеймом прижгла все внутри, опалив сердце.
Исполинский терн притянул Дарклинга ближе, обнимая ветвями, поднимая его обессиленное тело, словно мать, укачивающая сына, вернувшегося домой. Массивный ствол разделился, и ветви опустили страдальца во тьму.
Дерево сомкнулось вокруг него, заглушив крики. Его ветви замерли. Монахи стояли в молчании. Николай прижал руку к сердцу. Боль исчезла, демон успокоился.
На коре дерева Николай заметил едва видный отпечаток – ладонь Дарклинга, навсегда прижатая к прутьям его темницы.
Один за другим солнечные солдаты преклонили колени.
Зоя медленно приблизилась к дереву, и снег заглушил звук ее шагов. Она прижала руку к отметке, оставленной Дарклингом, и склонила голову.
– Я не думала, что он действительно это сделает.
– Он стоит в проходе между мирами, – сказала монахиня. – Посмотри своим драконьим взглядом. Что ты видишь?
Зоя прикрыла глаза, подняла лицо к небу.
– Каньон… каньон цветет.
– Расскажи, – попросила Женя.
– Зеленая трава. Сад в цвету. Айвовые деревья. На ветвях множество белых бутонов. Они похожи на морскую пену.
– Тлену конец, – сказала монахиня. – А его ты тоже видишь?
Зоя втянула воздух сквозь сжатые зубы.
– Его боль… – Она содрогнулась и убрала руку, прижав ее к груди, словно сердце пронзил шип.
Монахиня медленно кивнула.
– Тебе предстоит решить, что ты можешь и что не можешь простить, eld ren.
Зоя посмотрела на нее.
– А что, если смогу?
– У некоторых сердца бьются сильнее, чем у остальных, – произнесла женщина, и Зоя вздрогнула, услышав эти слова. – Только сердце столь же сильное, как его собственное, сможет освободить его от страданий и подарить покой смерти.
Они поблагодарили монахов, но приглашения разделить с ними кров не получили, а у Николая не было желания задерживаться в этом месте. Кем бы ни был Дарклинг, для них эта поляна теперь стала местом траура.
Не произнеся ни слова, они миновали туннель входа и узкий проход между скал. Всюду ощущалось скорое наступление весны. Мир вот-вот должен был зазеленеть и расцвести. Но сейчас повсюду был лед, снег и серые камни, словно земля укрылась траурной вуалью и скорбела. Николай не чувствовал жалости к тому человеку, которым Дарклинг стал, но жалел о потере того, в ком было столько надежды, столько уверенности, что всего можно добиться, если быть достаточно умным, достаточно сильным и достаточно отчаянным, чтобы поставить на карту все. Кем мог бы он стать, если бы мир вокруг был чуточку добрее? Если бы Равка с самого начала умела ценить своих людей?
Прошлое, изломанное и мрачное, изрытое траншеями, усеянное минами, осталось позади. А впереди лежало будущее – пологие холмы, покрытые вековым лесом, море до самого горизонта и безоблачное небо.
Николай шел за своей королевой по горам и знал, что надежда непременно приведет их домой.
49. Зоя
Утром перед коронацией Зои Женя отослала служанок и настояла на том, чтобы самой заняться ее волосами. Зое странно было позволять подруге прислуживать себе, но она была благодарна и за присутствие, и за умелые действия.
– Ты совсем не спала, – укорила Женя, убирая темные круги под Зоиными глазами.
– Не в первый раз.
Но это было не совсем так. Ответственность, как прежде, висела на ней тяжким грузом, но в последние недели после путешествия в горы ее стали донимать еще и ночные кошмары.
Они с Женей неторопливо позавтракали в нише окна с видом на дворцовый парк, наблюдая, как под утренним солнцем тают последние клочья тумана. Забравшись с ногами на уютный подоконник, они поставили тарелки на колени.
