Ханна, похоже, пришла к какому-то решению. Она стремительно направилась к двери и открыла ее.
– Что ты задумала? – спросила Нина.
– У меня есть идея.
– Это я поняла, но…
– Мама? – крикнула Ханна вглубь коридора.
Ильва появилась мгновением позже. Она уже расплела косы, и ее волосы спускались на спину густой рыжевато-каштановой волной, но было видно, что она еще не ложилась, возможно, обсуждая с мужем визит хранительницы.
– В чем дело, Ханна? Почему ты еще не спишь?
Ханна пригласила мать войти, и Ильва присела на край кровати.
– Визит матери-хранительницы заставил меня задуматься.
Брови Нины удивленно приподнялись. Ох, да неужели?
– Я хочу участвовать в Йерянике.
– Что? – воскликнули Ильва и Нина в один голос.
Йеряник означал «сердцевину» и совпадал с зимним праздником Винеткаллой, который только что начался. Название было связано со священным ясенем Джеля. Само событие брало начало из традиции представлять молодых девушек ко двору с тем, чтобы они могли найти себе подходящую партию. Идея с участием Ханны была просто великолепной. Таким образом они обе сразу оказывались втянуты в шестинедельный водоворот различных событий при дворе, а это давало потенциальную возможность встретить тех самых людей, которые помогут подобраться к Вадику Демидову. Но Нина думала… Она сама не знала, о чем думала… Мысль о том, что за Ханной будет ухаживать толпа знатных фьерданцев, вызывала у нее желание что-нибудь пнуть.
– Ханна, – осторожно начала Ильва. – К этому вопросу нельзя подходить так легкомысленно. Предполагается, что ты выйдешь замуж по окончании Сердцевины. Ты никогда прежде не изъявляла такого желания. Почему именно сейчас?
– Мне пора задуматься о своем будущем. Визит матери-хранительницы… Он напомнил мне о том, какой дикой я была. Я хочу доказать вам с отцом, что все это осталось в прошлом.
– Тебе не нужно ничего доказывать нам, Ханна.
– Я думала, тебе хотелось, чтобы я присоединилась ко двору? Чтобы нашла мужа?
Ильва замялась.
– Пожалуйста, не делай этого, чтобы порадовать нас. Я не могу вынести мысли о том, что ты будешь несчастлива.
Ханна села рядом с матерью.
– А какие варианты у меня еще есть, мама? Я не вернусь в монастырь.
– Я отложила немного денег. Ты могла бы отправиться на север, к хедьютам. У нас там есть родственники. Я знаю, что ты не сможешь быть счастлива, если окажешься запертой в Ледовом Дворе.
– Папа тебе этого никогда не простит, а я не хочу знать, что тебя наказывают из-за меня. – Ханна сделала глубокий вдох. – Я хочу этого. Я хочу жить жизнью, в которой каждому из нас найдется место.
– Я тоже этого хочу, – сказала Ильва. Ее голос упал до шепота, и она обняла дочь.
– Отлично, – подытожила Ханна. – Тогда все решено.
Нина все еще не знала, что и думать.
– Ханна, – начала она, едва Ильва ушла, – участие в ритуале Сердцевины накладывает обязательства. Если кто-то тебе сделает достойное предложение, тебя заставят его принять.
– А кто сказал, что я получу хоть одно достойное предложение? – возразила Ханна, поерзав под одеялом.
Предложение должно быть сделано мужчиной равного с ней положения, способным достойно обеспечить Ханну и получившим одобрение ее отца.
– А что, если получишь? – спросила Нина.
Ханна не хотела такой жизни. А может, это Нине казалось, что она не хочет. Может, это Нине не хотелось такой жизни для нее.
– Я точно не знаю, – ответила Ханна. – Но если мы собираемся помочь твоему королю и остановить войну, это единственный подходящий способ.
Подготовка началась следующим же утром с череды занятий и примерок. Нина все еще не была уверена, что это правильный выбор, но, если быть до конца откровенной с самой собой, вся эта суматоха вокруг подготовки к Сердцевине оказалась возмутительно, ужасающе… забавной. Ее огорчало, насколько легко получилось с головой уйти в выбор новых нарядов и туфель для Ханны, погрузиться в уроки танцев и обсуждение тех, с кем им доведется встретиться на Представлении Дев, первом событии Йеряника, где все многообещающие молодые леди будут представлены королевской семье.
Какая-то часть Нины отчаянно скучала по всему этому легкомыслию. В последние два года в ее жизни было слишком много печали – борьба с зависимостью, потеря Матиаса, длинные, одинокие месяцы в Равке, где она пыталась справиться со своим горем, а затем жизнь среди врагов, в постоянном страхе. Иногда она задумывалась, не совершила ли ошибку, покинув своих друзей в Кеттердаме. Она скучала по спокойствию Инеж, по уверенности, что ей можно рассказать все что угодно, без страха осуждения. Она скучала по весельчаку Джесперу и по милашке Уайлену. Она успела соскучиться даже по безжалостности Каза. Святые, каким облегчением было бы свалить весь этот хаос на чертова подонка из Бочки. Он бы разузнал все о происхождении Вадика Демидова, ограбил фьерданскую сокровищницу и занял бы трон раньше, чем она успела накрутить дурацкие косы на голове. Но, если хорошо подумать, возможно, лучше бы Казу здесь не появляться.
– Ты наслаждаешься всем этим, правда? – спросила Ханна, сидевшая за их общим туалетным столиком, пока Нина наносила сладкое миндальное масло, чтобы завить короткие волосы подруги блестящими золотистыми, рыжими, каштановыми локонами. Цвет, который она никогда не могла определить.
– А если и так?
– Наверное, я завидую. Мне бы тоже хотелось.
Нина попыталась поймать ее взгляд в зеркале, но Ханна не поднимала глаз от целого батальона притирок, лосьонов и пудрениц на столике.
– Это была твоя идея, помнишь?
– Да, но я забыла, как сильно все это ненавижу.
– Что тут ненавидеть? – удивилась Нина. – Шелк, бархат, драгоценности.
– Тебе легко говорить. А я чувствую себя еще более неправильной, чем обычно.
Нина не могла поверить в то, что услышала. Она вытерла руки от масла, а затем присела на скамью.
– Ты больше не неловкая маленькая девочка, Ханна. Почему ты не видишь, какой великолепной девушкой ты стала?
Ханна взяла в руки одну из маленьких баночек с блеском.
– Ты не понимаешь.
– Не понимаю. – Нина забрала баночку из ее пальцев и развернула Ханну к себе. – Закрой глаза. – Ханна послушалась, и Нина нанесла крем сначала ей на веки, а потом и на скулы. Он придавал коже легкий перламутровый блеск, отчего казалось, что Ханна облита солнечным светом.
– Знаешь, когда я единственный раз почувствовала себя красивой? – спросила Ханна, по-прежнему не открывая глаз.
– Когда?
– Когда перекроила себя, чтобы стать похожей на солдата. Когда мы обрезали мои волосы.
