Нина сменила блеск на баночку с розовым бальзамом.
– Но ты не выглядела как ты.
Глаза Ханны распахнулись.
– Нет, выглядела. Первый раз. Единственный раз.
Нина макнула большой палец в бальзам и нанесла его на нижнюю губу Ханны, плавными движениями распределяя по нежному рту.
– Знаешь, я ведь могу отрастить волосы, – призналась Ханна и провела рукой по одной стороне головы. Рыжевато-каштановый локон скользнул по уху девушки.
Нина уставилась на него.
– Ты – сильная портниха, Ханна.
– Я тренировалась. – Она вытащила из выдвижного ящичка маленькие ножницы и отрезала локон. – Но мне нравится, какие они сейчас.
– Тогда оставь все как есть. – Нина забрала ножницы у Ханны, скользнув пальцем по ее костяшкам. – В брюках, в платьях, с обрезанными волосами или с косами до пояса, ты никогда не сможешь стать некрасивой.
– Ты правда так считаешь?
– Правда.
– Я никогда не видела твоего настоящего лица, – сказала Ханна, вглядываясь в Нинины черты. – Ты скучаешь по нему?
Нина не была уверена, что ей ответить. Долгое время она вздрагивала каждый раз, видя себя в зеркале, замечая бледно-голубые глаза, шелковистый водопад прямых светлых волос. Но чем дольше она изображала Милу, тем легче ей это давалось, так, что иногда ее это даже пугало. Кем я буду, когда вернусь в Равку? Кто я сейчас?
– Я начинаю забывать, как выглядела, – сказала она. – Но можешь поверить, я была великолепна.
Ханна взяла ее за руку.
– Ты такая и есть.
Дверь распахнулась, и влетела Ильва в сопровождении горничных, заваленных платьями.
Ханна и Нина вскочили со скамьи, глядя, как горничные сваливают груды шелка и кружева на кровать.
– О, Мила, ты творишь чудеса! – воскликнула Ильва, увидев сияющие щеки Ханны. – Она похожа на принцессу.
Ханна улыбнулась, но Нина заметила, как сжались ее кулаки. Во что же мы себя втянули? Праздник Сердцевины мог принести им все, чего они хотели, – доступ к Вадику Демидову, шанс обнаружить любовные письма королевы Татьяны. Но то, что на первый взгляд казалось прямой дорогой, теперь все сильнее напоминало лабиринт. Нина подняла янтарный завиток, который Ханна уронила на столик, и сунула его в свой карман. «Что бы ни случилось, я найду выход, – поклялась она. – Для нас обеих».
Представление Дев проходило в главной бальной зале дворца, расположенной совсем недалеко от их апартаментов на Белом острове. Нина уже бывала здесь, правда, в другой личине, под видом девушки из пресловутого «Зверинца». Дело было во время Рингкаллы, шумной вечеринки, полной всевозможных увеселений. Сегодняшнее мероприятие было намного более сдержанным. Знатные семьи заняли все альковы
[3]. Длинный светло-серый ковер протянулся через всю залу к гигантскому фонтану в форме двух танцующих волков, а затем взбегал на помост, где разместилась королевская семья. Собравшиеся там Гримьеры походили на коллекцию прекрасных кукол – все светловолосые, голубоглазые и изящные. Они любили заявлять о наличии хедьютской крови, и свидетельством тому могли служить смуглая теплота кожи короля и густые кудри младшего принца. Мальчик дергал мать за изящную руку, а она смеялась над его проделками. Он имел здоровый и цветущий вид. О наследном принце сказать того же было нельзя. Принц Расмус, долговязый и болезненный, казался почти зеленым на фоне алебастрового трона, на котором сидел подле отца.
Из высокого островерхого окна Нина видела окружавший Белый остров блестящий ров, покрытый тонкой корочкой льда. Сам ров опоясывал круг зданий – посольский сектор, тюремный сектор и сектор дрюскелей, – все защищенные предположительно неприступной стеной Ледового Двора. Говорили, что столица строилась в виде колец священного ясеня Джеля, но Нина предпочитала смотреть на нее глазами Каза: как на круги мишени.
Девушки, участвующие в Сердцевине, собрались со своими родителями в задней части залы.
– Они все на меня глазеют, – заявила Ханна. – Я слишком стара для всего этого.
– Нет, ничего подобного, – возразила Нина. Сказать по правде, большинство девушек действительно казались на пару лет моложе и совершенно точно все они были ниже.
– Я похожа на великаншу.
– Ты похожа на королеву-воительницу Джамелию, спустившуюся со льдов. А все эти девочки с их жеманными улыбками и блондинистыми кудряшками похожи на недопеченный пудинг.
Ильва рассмеялась.
– Мила, какие недобрые слова.
– Вы правы, – согласилась Нина, а затем едва слышно продолжила: – Зато точные.
– Ханна? – Миловидная девушка в бледно-розовом платье, с огромными бриллиантами, подошла к ним. – Не знаю, помнишь ли ты меня. Я была в монастыре два года назад.
– Брина! Конечно, я помню, но я думала… Что ты здесь делаешь?
– Пытаюсь найти мужа. Я путешествовала со своей семьей с тех пор, как покинула монастырь, поэтому чуть опоздала со всем этим.
Ильва улыбнулась.
– Тогда вы можете быть опоздавшими вместе. Сейчас мы вас оставим, но будем ждать после церемонии.
Нина подмигнула Ханне, а затем они с Ильвой присоединились к Бруму, который беседовал с каким-то генералом и пожилым дрюскелем по имени Редвин, который учился с Брумом в молодости. Это был злобный сухарь без чувства юмора, и его попытки изображать горькое смирение бесконечно веселили Нину. Она наслаждалась, ведя себя при нем как можно более нелепо.
– Разве все это не великолепно, Редвин? – воскликнула она восторженно.
– Если вы так считаете.
– Разве они все не прелестны?
– Я не заметил.
Было похоже, что он с радостью кинулся бы с обрыва, лишь бы не проводить с ней лишней минуты. Девушкам следует развлекаться при любой возможности.
Брум передал Нине бокал с тошнотворно сладким пуншем. Если его и беспокоило поражение фьерданцев под Нежками и Уленском, он умело это скрывал. «Было бы здорово пристрелить лису на первой же охоте, – заявил он, вернувшись с фронта. – Но зато теперь мы знаем, на что способны равкианские войска. В следующий раз они не успеют подготовиться».
Нина тогда лишь улыбнулась, кивнула и подумала про себя: «Посмотрим».
– Трудно, наверное, наблюдать, как другие женщины разгуливают в шелках и купаются во внимании? – спросил Брум низким, напрягающе-интимным тоном.
– Нет, если речь о Ханне. – Прозвучало немного резко, и она почувствовала, как напрягся стоящий рядом Брум. Нина прикусила язык. Иногда покорность давалась ей труднее, чем обычно. – Она – добрая душа и заслуживает всех радостей и удовольствий. К тому же, вся эта роскошь не предназначена таким, как я.
