Будь благословенна сила Ханны, потому что именно она дотащила Нину до кровати и переодела ее в ночную рубашку. Нина знала, что вот-вот лишится чувств. Она схватила Ханну за руку.
– Заставь его заболеть, – потребовала она.
– Что?
– Ханна, возвращайся на праздник как ни в чем не бывало. Мне нужно, чтобы ты ослабила принца.
– Но Расмус…
– Пожалуйста, Ханна, – взмолилась Нина, стиснув ее пальцы. – Сделай это ради меня.
Ханна убрала пряди волос с покрытого потом лица Нины.
– Хорошо, – согласилась она. – Хорошо. Но обещай мне, что ты отдохнешь.
Лишь когда подруга ушла, Нина позволила себе погрузиться в волны беспамятства. Так она и пролежала, зарытая под толщей одеял, целую ночь и следующий день. Ханна пришла и ушла. Она пыталась заставить Нину поесть. Но Нина слышала ее словно с далекого расстояния. Она плыла в каком-то потоке тишины и хотела остаться здесь, погруженная в безмолвие. Слишком много боли ждало ее на земле.
Но за дверями в ее комнату раздался голос Брума.
– Меня не волнует, что она больна. Пусть хоть при смерти лежит. Если королева желает ее видеть, эта торговка рыбой пойдет без разговоров.
Королева Агата. Нина смутно припоминала, что говорила Ханне. Инстинкты возобладали над потрясением, и ей хватило сил привести новый план в действие. Но теперь нужно было взять себя в руки, чтобы извлечь из ситуации выгоду.
– Уверена, что, если дело в том, что она съела, ей уже должно было стать лучше, – вставила Ильва. – Пойти на встречу с королевой необходимо.
– У меня нет времени на все это. Через полчаса мне нужно быть за стеной на Дрокстеринге. Я не стану заставлять своих людей ждать из-за простушки со слабым желудком.
Дрокстеринг. Нина постаралась запомнить это слово. Оно было из старофьерданского и обозначало празднование победы в войне. Действо проходило в лесах и, как правило, растягивалось на всю ночь.
– Я приведу ее, – сказала Ханна. – Только… только дайте мне минутку, привести ее в порядок.
Нина заставила себя сесть. От ее кожи шел кисловатый запах пота и страха. Волосы спутались, а голова кружилась от голода и обезвоживания.
– Ты встала! – воскликнула Ханна, кидаясь к ее кровати. – Джель милосердный, я уж было подумала, что ты ушла от меня навсегда.
– Я встала, – прохрипела Нина.
Ханна налила ей стакан воды.
– Нина, слуги королевы здесь. Они принесли паланкин. Она говорит, что услышала о твоей болезни и теперь хочет показать тебя своему личному доктору.
Нина сильно сомневалась, что королева хочет именно этого.
– Есть какая-нибудь еда? – спросила она.
– Могу принести бульон и подсушенный тост. Ты меня слышала? Королева…
– Слышала. Чашку бульона, пожалуйста.
– А еще тебе нужно помыться.
– Как грубо.
– Зато честно.
У Нины не было времени на ванну, поэтому она постаралась как можно тщательнее обмыться холодной водой из таза для умывания и воспользовалась духами. Холод ее не смущал. Ей нужно было что-то, способное ее разбудить.
Она провела щеткой по волосам, но вот с серым цветом лица и тенями под глазами сделать ничего было нельзя.
– Ханна, можешь мне помочь? – спросила Нина, взявшись за бульон. – Нужно, чтобы ты перекроила меня. Можешь сделать меня…
– Менее похожей на труп?
– Нет, лучше. Праведной.
Ханна подвела ее к окну, где было больше света. Ее руки мягкими движениями скользили по лицу Нины.
– Можешь не задерживать дыхание, – разрешила Ханна.
Нина прикусила губу.
– Прекрати! – велела Ханна, схватив ее за подбородок. – Ты разрушишь все мои труды.
– Прости.
Щеки Ханны вспыхнули, и она отпустила Нинин подбородок, сосредоточившись вместо этого на волосах.
– Твой отец упоминал что-нибудь о пропавших письмах? – спросила Нина.
– Я не слышала, чтобы он с кем-нибудь обсуждал их, и, насколько знаю, не было введено никаких новых протоколов безопасности.
Тогда Брум, наверное, еще не успел понять, что они пропали, но поймет, как только откроет сейф.
– Вот! – заявила Ханна мгновение спустя. – Готово.
– Так быстро?
Ханна подала ей зеркало.
– Смотри сама.
Нина посмотрела на свое отражение. Ее кожа сияла, как полированный мрамор, румянец, нежный, как лепестки роз, цвел на щеках. Светлые волосы лежали платиновой волной. Она выглядела так, словно искупалась в лунном свете.
– Ты тренируешься.
Ханна выглядела почти виноватой.
– Немного. На себе. Почему королева хочет тебя видеть?
– Здоровье ее сына ухудшается.
– Из-за меня.
– Из-за того, что я умоляла тебя помочь мне, помочь нашим странам.
– Как страдания принца должны помочь Равке и Фьерде?
– Ты должна мне довериться, – попросила Нина. – А Расмусу пойдет на пользу немного пострадать, после того, что он сделал с Йораном в охотничьем шатре.
– Ему не нравится чувствовать себя слабым, – вступилась Ханна.
– Никому не нравится. Но нельзя быть добрым лишь тогда, когда чувствуешь себя хорошо.
В дверь постучали.
– Ханна. – Голос Ильвы был тихим, но встревоженным. – Миле пора идти. Прямо сейчас.
Они завернули Нину в халат Ханны и накинули на волосы и плечи шаль, чтобы Ильва с Брумом не увидели результат портновского искусства дочери.
Тяжело опираясь на Ханну, Нина позволила вывести себя в коридор и усадить в паланкин, который держали слуги королевы.
– Она тяжелая, – посетовал один из них.
– От нее больше проблем, чем пользы, – пробурчал Брум.
– Папа! – воскликнула Ханна.
– Довольно, Ярл, – возмутилась Ильва. – Она плохо себя чувствует.
Нина откинулась назад и смотрела на потолок все время, пока ее несли по коридорам Белого острова. Потом прикрыла глаза и потянулась к духам на кладбище, к Линор Рудхольм, бывшей фрейлине королевы. «Скажи то, что мне нужно знать. Скажи мне, чего ты хочешь».
Ответ был ясным и жестоким: «Чтобы род Гримьеров прервался».
Этого Нина обещать не могла. Выбирая между жестокостью Брума и мелким пакостничеством принца Расмуса, она склонялась к принцу. Фьерда вместе с самой судьбой сговорились, чтобы заставить ее выбирать между двумя никудышными вариантами.
«Я могу обещать лишь месть. А теперь говори со мной».
