– О, я вижу, ты все-таки что-то знаешь и даже планируешь дальнейшее развитие событий!
Машка, не отставая, потянулась за мной, а Дима наконец вылез из-за стола, где сидел, как в окопе, и начал за нами ухаживать:
– Дамы, чай, кофе? Есть низкокалорийная белевская пастила…
– А стрихнина нет? – буркнула я. – Чувствую, сегодняшний день пережить будет трудно, может, сразу руки на себя наложить… Там Кобылкины «Скорую» уже подогнали, а еще Витя ждет пожарных и МЧС.
– У тебя какое-то жаркое дельце? – заинтересовалась Машка.
– Угу, я тебе говорила, иск обиженной мамаши к жюри конкурса экологически чистой красоты.
– Я помню чудное мгновенье: передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты! – скороговоркой продекламировала Машка и кивнула Диме: – Мне маленький американо, пожалуйста. А пожарные нам тут зачем?
– Тушить разгорающиеся страсти, полагаю.
Тут очень громко и требовательно зазвонил стационарный телефон.
Мы с Димой называем этот аппарат «Красный Кремль» – не только за кумачовый окрас и угловатость очертаний, а главным образом потому, что по нему обычно звонит наше любимое начальство.
Плевакин очень консервативен и обожает номенклатурные приметы былого времени: красные дерматиновые двери с золотыми гвоздиками, церберовидных секретарш, малахитовые пресс-папье, звонки по внутреннему телефону…
Дима снял трубку и четко представился, как велят нам Плевакин и деловая этика, которой мало кто следует при общении по мобильной связи и в мессенджерах. Он послушал отзыв, прикрыл трубку ладонью и официальным тоном позвал меня:
– Елена Владимировна, вас Анатолий Эммануилович!
– Кто бы сомневался, – пробормотала я, послушно устремляясь к «Красному Кремлю». – Судья Кузнецова слушает!
– Слушай, судья Кузнецова. – Шеф в трубке сердился. – Ты давай не затягивай. Чтобы через час этих твоих там и духу не было! Поняла меня?
– Не поняла, – ответила я честно, но Плевакин уже бросил трубку.
– Что сказал Анатолий Эммануилович? – спросил Дима.
– Велел не затягивать, чтобы через час этих моих и духу не было, – почти слово в слово передала я. – Там. Или тут. Короче, чтобы где-то кого-то не было.
– Неужели шеф тоже ходит в общий санузел на первом этаже? – приятно удивилась такой демократичности Машка, подходя к кофеварке, которая бодрым писком сообщила о завершении процесса. – У него же есть свой персональный клозет при кабинете!
– Вряд ли шеф имел в виду санузел. – Я призадумалась.
Распоряжение начальства было недостаточно четким. «Чтобы через час этих твоих и духу не было!» – и все. Интересно, киллерам их таинственные заказчики задания такими же шифровками дают? Тогда неудивительно, что наемные убийцы в кино вечно грохают не того, кого надо. И вообще, о ком речь? Кого шеф назвал «моими»? Нет у меня никого такого… настолько ненужного…
– Я схожу, осмотрюсь. – Дима вызвался добровольцем и сразу ушел в разведку.
Машка разлила кофе, подала мне чашку.
Прихлебывая горячий несладкий американо – про сахар подруга в спешке забыла, – мы вышли в коридор и прислушались. Из фойе доносились какие-то неуставные звуки: шарканье мягких тапок, невнятное женское воркование, бодрое электрическое жужжание…
– Там происходит что-то странное, – послушав немного, объявила Машка – капитан Очевидность.
– Это всё Кобылкины, – доложил вернувшийся Дима.
– В каком это смысле «Кобылкины всё»? – У меня появилась робкая надежда.
Навеки проститься с Кобылкиными мне очень хотелось.
Промелькнула мысль, что киллеру Плевакин тоже позвонил, но я ее отбросила как нелепую. Анатолий Эммануилович, как уже говорилось, консерватор и бюрократ, если бы ему понадобилось кого-то заказать, он бы сначала тендер на эту услугу провел.
– Кобылкины живы? – спросила я прямо.
– Живы, здоровы и полны энергии. Плевакин не разрешил им пригнать гримваген, оставив на заявлении резолюцию «Для всего этого есть холл», – объяснил помощник, и моя робкая надежда умерла, едва родившись. – Кобылкины поняли это буквально – как разрешение оккупировать фойе. Они притащили ширму, кресло, зеркало, вешалку с нарядами и оборудовали себе гримерную-костюмерную в углу напротив нашего гардероба. Там уже работает мастер-парикмахер, делает прическу девочке, и…
– А? – Машка перебила разведчика, оглянулась на меня и посмотрела победно, словно была в одном строю с Кобылкиными. – Вот это, я понимаю, серьезный подход к делу! Вот это подготовка! Истец захватывает холл, ответчик – сортир, осталось взять арсенал, телеграф, банк и…
– …и на стоянку у соседнего банка как раз заехала пожарная машина, – закончил свой доклад Дима.
Машка поперхнулась.
Я глубоко вздохнула и отдала помощнику свою чашку:
– Мне пора. Надо поскорее рассудить этих…
– Кобылкиных и Карапетян, – подсказал Дима.
– Две равно уважаемых семьи в Вероне, где встречают нас события, ведут междоусобные бои и не хотят унять кровопролитья! – с чувством провозгласила Машка, которую почему-то с утра пробило на высокую поэзию.
То она Пушкина цитировала, то вот Шекспира.
– Не накаркайте, – устало попросила я их с Шекспиром и пошла надевать мантию.
– Прошу встать! – произнес при моем появлении секретарь судебного заседания, обращаясь к присутствующим.
Я прошла на свое место, сказала как обычно:
– Здравствуйте, присаживайтесь, пожалуйста, – и огляделась.
Светлые надежды гражданки Кобылкиной, они же дурные ожидания судьи Кузнецовой, не оправдались: в зале суда люди не сидели на головах друг у друга, а добрая половина мест вообще пустовала. Это радовало. Но среди присутствующих были журналисты с фотоаппаратами и видеокамерами, это огорчало.
Разумеется, я не показала своего настроения и приготовилась начать заседание, но отвлеклась на неожиданное шоу.
Закрывшаяся было дверь вдруг распахнулась, и в зал шагнула эффектная пара: девочка в пышном светлом платье и мужчина в строгом темном костюме. Одновременно заиграла музыка. Я огляделась, высматривая источник звуков, и поняла, что это Вероника Павловна Кобылкина организовала подходящий аккомпанемент шествию с помощью своего телефона. Она держала его высоко поднятым – наверное, так звук распространялся лучше.
С телефоном в поднятой руке внушительная фигура Кобылкиной напоминала статую Свободы.
После секундной заминки корреспонденты с фото- и видеоаппаратурой сориентировались, развернулись и стали снимать опоздавших. Те будто того и ждали – приосанились, поплыли. Вероника Павловна Кобылкина прибавила громкости.
В звуках то ли марша, то ли гимна почти потерялся одинокий недовольный голос Гамлета Карапетяна:
