Фома Горохов – это школьный товарищ моей дочери. Мне нравится называть его именно так старомодно – просто школьным товарищем. От слова «бойфренд», которое предпочитает Сашка, мне кажется, отчетливо веет опасностью – угрозой ранней беременности.
Судя по тому, что Фома не участвовал во встрече и разгрузке нашего экипажа, он не приехал в «Сосенки». А он бы наверняка примчался, если бы знал, что тут будут такие Люся и Муся…
– Ну, что? Пойдем оформляться, заселяться и гулять? Я так понимаю, до шести утра мы совершенно свободны? – Натка подхватила их с Сенькой чемоданчик, я забрала из салона свою сумку с вещами, и мы отправились на рецепцию.
Благо, в «Сосенках» уже бывали и прекрасно знали, где тут, что и как.
День прошел весело и приятно. Мы сходили в бассейн, поужинали, встретили Машку с сыном Петькой и Тамару Тимофеевну с внучкой Дашей, все вместе погуляли по парку, где дети слепили кривобокого снеговика и сами вывалялись в снегу так, что были бы неотличимы от своего творения, если бы хоть минутку могли постоять на месте.
Спать отправились довольно рано, помня, что вставать придется с петухами. Натка и Сенька сразу же улеглись, а я устроилась у окошка в прихожей нашего коттеджа – ждала возвращения Сашки.
Та задерживалась, но примерно раз в полчаса присылала мне обнадеживающие эсэмэски «Я скоро», «Буду через 15 минут» и «Уже иду». Пятнадцать минут проходили, а сама она все не шла. Я беспокоилась и сердилась. Близилась полночь – время, когда кареты превращаются в тыквы, а юные девушки – в будущих матерей-одиночек. Люся и Муся с их приверженностью идеям феминизма не внушали мне доверия.
Скрипнула дверь, но не входная: Натка в пижаме с розовым пони выглянула из нашего номера и молча поманила меня рукой.
Я с трудом вылезла из креслица, в котором почти пустила корни, и подошла к сестре.
– Иди сюда, – шепотом позвала меня Натка. – Только послушай!
В номере было темно, но в щель между неплотно задернутыми занавесками проникал свет фонарей с улицы.
На кровати лежала узкая, осязаемо плотная золотая полоса. Спящему Сеньке она пришлась аккурат через плечо, как орденская лента или автомобильный ремень безопасности. Пристегнуть ребенка к постели не помешало бы – он беспокойно ворочался и что-то бормотал.
Я прислушалась.
– Люблю грозу в начале мая, – пролепетал Сенька, – когда весенний первый гном, как бы резвясь или играя, в тумане моря голубом…
Я вопросительно посмотрела на Натку:
– Это Тютчев и Лермонтов, два в одном?
– Три в одном, – нашептала в ответ сестра. – От кого-то же еще гном приплелся.
– Под ним струя темней лазури… – продолжил Сенька и перевернулся на другой бок.
– Под гномом струя? – уточнила я у Натки.
– Причем лазурная, – мрачно подтвердила она. – Не знаю, что этот гном пил. Раствор медного купороса?
Мы посмотрели на ребенка. Тот опять заворочался, забормотал:
– Дай лапу, Джим, на счастье мне. Ты чувствуешь – моя в огне…
– Жара нет, я проверяла, – зашептала Натка. – Из него просто лезут стихи. Вот это что сейчас было?
– Тоже микс, есенинское «Собаке Качалова» в склейке с «Мцыри» Лермонтова. А парень ведь и вечером стихами разговаривал, – припомнила я.
За ужином в столовой, щедро поливая спагетти томатным соусом «Барилла», Сенька бормотал себе под нос: «Приходила к ним Барилла, им Барилла говорила, говорила им Барилла, приговаривала», а перед сном, принимая так называемое пятое питание – стакан кефира с печеньем, – провозгласил вдруг: «Февраль. Глотать кефир – и плакать!» Тогда я не придала этому значения, а вот теперь встревожилась. Сонный детский голос, бормочущий в ночной тиши искаженные стихи, звучал пугающе.
Я подкралась поближе, потрогала Сенькин лоб – действительно, температура нормальная, – поправила на спящем племяннике одеяло и потянула за руку Натку, выводя ее в прихожую.
– Вы опять готовитесь к конкурсу чтецов? – спросила я, снова устраиваясь на своем наблюдательном посту в кресле у окошка.
– Бери выше! Мы готовим чтецкую программу. – Натка заняла второе креслице.
– А это что такое?
– О! Это, мать, очень важная вещь. – Сестра беспокойно завозилась. – Без правильно составленной и хорошо подготовленной чтецкой программы невозможно поступить в театральный вуз.
– Да когда вам еще в вуз-то! Сенька всего лишь второклассник!
– Время пролетит – не заметишь. – Розовый пони на груди Натки подпрыгнул – сестрица вздохнула. – И потом, на кастингах тоже, бывает, спрашивают чтецкую программу. А это стихотворение, басня и проза плюс попутно еще проверка речевых особенностей, а у нас же имеется легкая шепелявость…
– Шепелявость у вас из-за дырки от выпавшего молочного зуба. Скоро вырастет новый зуб – и не будет у вас никакой шепелявости, – успокоила я сестру.
– Ты предлагаешь ждать, пока у нас все зубы сменятся, а до тех пор не заниматься?!
– Я предлагаю не набивать ребенка рифмованными текстами под завязку, чтобы он не лопнул!
Мы посверлили друг друга сердитыми взглядами. Натка сдалась первой – она выдохнула:
– Это не я его набиваю, а в школе звезд… Нас, родителей, на занятия не пускают, так что повлиять на учебный процесс не получается. Я ведь даже не вижу, как их там учат!
– Зато слышишь, чему их там учат, – кивнула я. – Вообще-то хорошему: Тютчев, Есенин, Лермонтов, Пастернак… Барилла откуда была, я не узнала?
– Из «Бармалея» Чуковского, только там она была гориллой.
– Итак, она звалась гориллой! – с чувством продекламировала я, и Натка посмотрела на меня с укором:
– И ты, Брут!
Таинственно скрипнула дверь и приоткрылась, пропуская ловкую гибкую фигурку.
– Ой, а что это вы сидите тут, не спите? – удивилась Сашка.
– Уж полночь близится, а дочери все нет! – ответила я с претензией.
Натка нервно заржала, прикрывая рот ладонью, чтобы не разбудить своего собственного сына.
– Странные вы какие-то, – сказала Сашка и прошла в ванную. – Шли бы спать, у нас подъем в шесть утра.
– Шесть утра, шесть утра – это много или мало? – пробормотала я.
Натка, придушенно хохоча, загибалась в тесном креслице крутым кренделем. Наконец она распрямилась, утерла слезы:
– Ну, хотя бы от классической поэзии мы ушли, песенные тексты – они как-то полегче.
– Кризис миновал, – согласилась я и встала. – В самом деле, пойдем-ка уже спать, раз у нас теперь все дома.
Толком выспаться мне, конечно, не удалось, так что я лишний раз порадовалась, что демонстрация нарядов будет происходить в пассивном режиме – без энергичного дефиле и утомительного специального позирования. В зимнем саду было множество удобных сидячих и лежачих мест, и я твердо рассчитывала подремать в процессе съемки.
