— Я…я… прости, — в миг почувствовала себя неуверенно, развернулась, чтобы уйти.
— Стоять, — он резко повернулся. Напряженно прошелся глазами по моему обнаженному телу, сглотнул. — Иди сюда, — голос чуть дрогнул.
А я утонула в этом взгляде, и не отводя своих глаз от его, двинулась к нему.
Подошла, провела пальцами по его рельефной груди, плечам. Он явно не чурается спортзала. Гладкая, чуть загорелая кожа, очень приятная, даже пальчики завибрировали от прикосновения. Обвела пальцем татуировку — отметив про себя, что это не просто хаотичные линии, а это вполне целостный рисунок с изображением…
— Орел? — подняла вопросительно глаза, чуть улыбнувшись уголком губ.
Он кивнул, продолжая стоять не шелохнувшись, и, не сводя с меня своих сверлящих глаз.
— Потрясающе, — сказала я, не уточняя, про что именно, то ли про великолепно исполненную татуировку, то ли про тело парня. Я продолжала водить пальчиками по тату, обводя крылья, крючкообразный нос, и глаза, хищные острые глаза. Мастер, который набивал ее, должен был очень остро чувствовать хозяина изображения. Сто процентная сущность Орлова.
Провела пальцами по шее и к лицу, приблизилась, практически, вплотную, чуть касаясь его груди напряженными сосками, положила руку на его затылок и потянулась к губам. Он с глухим стоном обхватил мою талию руками, рванул меня на себя и впился в губы, изучая мой рот, настойчиво, где-то даже агрессивно. Не спрашивая, а беря то, что, кажется, ему принадлежит по праву. Чуть отстранился, еще раз посмотрел в мои глаза. Отвернулся, выдавил гель для душа из дозатора и мягко, следя за своими руками, начал меня намыливать. Я как в тумане перевела взгляд на его руки, тут же посмотрела на его сосредоточенное лицо. Будто в данный момент он не наносил гель для душа на мое тело, а вылеплял очередной шедевр, словно скульптор: сосредоточенно, методично и очень мягко, боясь сделать одно неточное движение. А я от этой мягкости готова была превратиться в ту самую пену, что стекала вместе с водой к нашим ногам. Он провел руками по моей груди, по напряженному животу и ниже, я на автомате сжала бедра. Он остановился, поднял на меня свой блестящий напряженный взгляд, тяжело сглотнул слюну. И я увидела, как ему трудно, он подведен к такой же опасной грани, как и я, но ради меня он сдерживается. И это теплое ощущение, что это я причина его напряжения, поселилось внутри и дало такое необходимое чувство некоторой раскрепощенности. Я поддалась и его пальцы скользнули ниже, а меня подбросило. Я чуть всхлипнула, цепляясь за его плечи, но он не думал останавливаться.
— Г…глеб, — чуть заикаясь, тихо, хрипло сказала я. Он остановился, посмотрел в мои затуманенные глаза, развернулся, выключил воду, взял с держателя большое банное полотенце, завернул меня и чуть подтолкнул к двери. Я зашла в спальню, но так и зависла на пороге, не решаясь подойти и залезть на кровать. Он обошел меня, сел на край кровати, внимательно наблюдая, создавая видимость того, что я сама принимаю решение остаться с ним или прямо сейчас уйти. Но мы знали оба две вещи: во-первых, даже если я захочу уйти, он не отпустит, а во-вторых, я не уйду, я до одурения, до потери пульса хочу его, в самом примитивном смысле. Просто его и просто во мне.
Я скинула полотенце, подошла и встала перед ним, провела рукой по его волосам, он притянул меня к себе, заставляя усесться сверху. Поцеловал, спускаясь губами ниже по шее, не пропуская ни одного миллиметра моей кожи, чуть прикусывая и тут же проходясь языком. Чуть поднял, намереваясь меня уложить на кровать, но я не хотела даже на секунду терять контакт с его телом. Я неодобрительно замычала, прикусила мочку его уха, потерлась о него, показывая как сильно хочу его. Второго намека не нужно было, он тут же приподнял меня и начал погружаться, медленно, давая привыкнуть. А для меня эта медлительность — как игра на оголенных нервах. Хотелось как можно скорее ощутить это чувство наполненности, но ускорить процесс я не могла, Глеб не давал ни единого шанса на самоуправство.
— Ох, — только и смогла выдохнуть я, когда он вновь потянул меня наверх и резко вернул на место, задавая темп. По моим венам уже текла не кровь, а горячая лава. Она бурлила, кипела, она требовала найти выход. А я в попытках помочь найти этот выход ускорялась, и вот когда, казалось, протяни руку и ты получишь желаемое, он железной хваткой остановил меня. Я издала жалобно-удивленный звук, похожий на скулеж щенка, а он снял меня с себя и заставил лечь на кровать, сам же навалился сверху, пригвоздив буквально, как беспомощную мягкую куклу к матрасу.
— Нет, малышка, так быстро ты это не получишь, — сказал прерывисто и поцеловал подбородок. Я обвела пересохшие губы языком и непроизвольно двинула бедрами. Он покачал головой, издав хриплый смешок. — Я помнил тебя все эти месяцы, — поцелуй в уголок рта, — я жил с этим, — прикусил зубами мочку уха, чуть оттянув. А меня затрясло, какой-то мелкой — мелкой, словно песчинки в пустыне, дрожью. — Я с катушек съехал за эту неделю, — прикусил кожу на плече, тут же лизнув место укуса. — Я ждал эту ночь, — прихватил зубами крайне чувствительный сосок на левой груди, и меня выгнуло дугой. — А я не люблю ждать, — переключился на другую грудь. — Теперь, ты должна заплатить по счетам, — его губы прошлись по животу влажной дорожкой вниз. — И заплатишь, — прикусил кожу на животе, и двинулся ниже. — Это я тебе обещаю!
И я зависла где-то между небом и землей, между адом и раем, где-то между. Это выматывающее, выворачивающее все нутро чувство. Мне хотелось, чтобы он довел меня до вершины, чтобы как можно скорее закончил свою бесчеловечную игру садиста. Но он продолжал дразнить: то подводя, то отступая, вызывая во мне возмущение и хныканье обиженной девочки. Глеб не давал мне улететь, но и не позволял приземлиться, удерживая своими уверенными действиями где-то между. Пока наконец-то он не дал надежду на завершение этой агонии: накрыл меня собой, вошел и замер. Я вцепилась пальцами в его ягодицы, пытаясь заставить двигаться, но он не шевелился. Я ощутимо прикусила кожу на его плече, всхлипнула от какой-то безысходности, от невозможности получить желаемое. Чувствовала, как медленно сгораю, как это состояние плавит мои кости, накручивая на вертел мои внутренности.
— Я не могу больше, Глеб, пожалуйста, — взмолилась.
Он резко выдохнул, опалив горячим дыханием мою шею, и начал медленно, но сильно вколачиваться в меня. С каждым толчком выталкивая все выше, и выше, и выше. Пока я не смогла наконец-то дотянуться до солнца. Меня выворачивало наизнанку, ломало и выбрасывало. Я потерялась в этих ярких, искрящихся, неописуемых по своей энергетике ощущениях. Наверное, я кричала, наверное, вслед за мной кричал он, наверное. Я не могу точно сказать. Этот разрушительный оргазм отключил у меня все слуховые и зрительные рецепторы. Мой организм должен был это сделать, но только для того, чтобы дать в полной мере почувствовать то другое, запретное, но от этого еще более желанное.
А миссионерская поза, оказывается, тоже бывает разной по остроте ощущений. Теперь, наверное, она будет моей любимой, — так наивно думала я, не предполагая, сколько открытий и ощущений мне подарит парень этой ночью.
