Прошло семь дней. Фролов каждый день исправно докладывал о передвижениях Полины. Судя по её звонкам, она уже на грани. Подождем, надо ждать, время должно помочь определиться в отношении её. Наверное, не отпустит. А, может, наоборот захочет отсечь, оторвать с мясом от себя, резко, болезненно, но чтобы убралась из его жизни к чертям собачьим! Достала эта неопределенность!
Сегодня он у отца загородом. Наконец-то удалось найти лазейку и откопать у Беджикова крысу, спасибо Сафару за человечка — волшебником оказался. Результатов это, правда, пока не принесло, но на все нужно время.
— Сын, в середине января товар из Пхеньяна прилетит, партия огромная — сорок тонн. Погоним дальше на Иран. Объем большой. Думаю, Мурад будет готовиться. Надо предупредить удар.
— Да. Я работаю над этим.
— Петровича подключил, — предупредил отец.
Глеб молча кивнул.
— Сафар звонил, готов своих людей напрячь. Слышал, в гостях у него был.
— Да, он банкет закатил.
— Как тебе Зарина?
— Пап, не начинай.
— Глеб, лучшей партии тебе не найти. Да и для компании это родство принесет немаленькую пользу.
— Я так понимаю, вы с Джагоевым все уже решили? — напряженно спросил Глеб, чувствуя, что начинает злиться.
— Мы просто поговорили.
— Пап, давай так — все, что касается моей личной жизни, я буду решать сам. Договорились?
— Глеб, эта цветочница тебе не пара.
Парень резко вскинул на отца глаза.
— А ты думал, что я не узнаю?
— Ты следишь за мной? — взорвался.
— Это для твоей же безопасности. Твою мать, Глеб, мы не мороженным торгуем! — вскочил с кресла отец, повышая тон. — Кто-то должен тебе тыл прикрывать. Ты, бл*ть, не знаешь, что когда голову Улугбека прислал Мураду, в тот же день тебя заказали. Улугбек каким-то, сука, краем относится к Беджикову, и судя по всему, это больше, чем шестерка. Если бы я не присматривал за тобой, валялся бы уже с простреленной башкой. Ты у меня один, сын!
Глеб задумался. Такой поворот не учел.
— Отец, спасибо, но давай без «колпака».
— Ты что думаешь, мне интересна твоя личная жизнь? Или каких баб ты тр*хаешь? Сын, мне глубоко начхать. Но, когда ты даже не проверил девку, которую пригласил в свой дом, которая пробралась на мой банкет, только тогда я подключился. Это глупо с твоей стороны.
— Я сам буду решать с кем, когда и сколько, — зло бросил отцу. — И Полину не трожь.
— Да никто не трогает твою Полину. Только ты о ней не подумал? Думаешь, если Мурад заказал тебя, он ничего не сделает твоей девке? Не боишься к обеду ее голову получить?
Кровь застыла в венах Глеба. Резко встал и, не прощаясь, вышел из кабинета. Впрыгнул в машину, набрал приятеля.
— Кость, пробей мне место нахождения Полины.
Через пять минут он перезвонил и несколько растеряно:
— Глеб, она у нас.
— В смысле "у нас"?
— На рынке.
— Бл*ть, ты можешь яснее выражаться?
— Ищем ее, повеси.
Глеб уже гнал в сторону рынка — езды полтора часа при хорошем раскладе. Выругался и вдавил педаль газа до упора.
— Глеб, слышишь? — услышал взволнованный голос приятеля.
— Да.
— Она в семьдесят девятом квадрате.
— Что? Какого х*я она там забыла?
— Не знаю.
— Так узнай, мать твою!
Сбросил звонок, только для того, чтобы через тридцать минут вновь снять трубку и услышать, что она у Рябого.
— Что она, бл*ть, там делает?
— Едем туда.
— Ее найти. Меня ждите на месте. Через минут пятьдесят буду. И, сука, чтобы никто, ты меня слышишь, Фролов, никто не ушел.
Семьдесят девятый квадрат — это заброшенная фабрика, которая впоследствии стала частью рынка. Естественно, Орлов знал, кто там обитает и, что происходит. Но, как и на многое другое закрывал глаза — платят и хрен с ними, пусть существуют.
Серега Рябой платил исправно. Делец среднего звена, шлюхи и торговля живым товаром его стезя. Но какого хера там забыла его Полина, Глеб не понимал. Если этот ублюдок ей что-нибудь сделал, — подумал и пальцы со всей силы сжались на руле.
19
Я повернула голову и посмотрела на вошедших людей — сердце на миг остановилось, а потом сделало радостный кульбит. Я узнала этого голубоглазого парня, друга Глеба, Костя, кажется.
Сделала неуверенный шаг к нему. Он посмотрел на меня, нахмурился, потом ободряюще улыбнулся и перевел взгляд на Рябого.
— Ну, здравствуй, Сережа.
— О, Константин, сколько лет, сколько зим, чем обязан? — протягивая руку, нацепив радушную улыбку, двинулся на встречу Рябой.
Фролов проигнорировал его жест, прошел и сел в хозяйское кресло за стол.
— Что ж ты, Сережа, беспредельничаешь?
— Я? Что ты, Кость, в мыслях не было.
Костя улыбнулся уголками губ, глаза оставались ледяными.
— О мыслях ответ перед Орловым держать будешь.
Рябой побледнел до синевы на губах.
— О-орловым? — чуть запинаясь, спросил он.
— Видишь ли, Сережа, у Глеба Аркадьевича есть маленький пунктик: он очень не любит, когда трогают то, что принадлежит ему. А Полина — его.
— Но я не знал. Да и не трогал я ее.
Константин насмешливо поднял бровь, перевел многозначительный взгляд на мое лицо, на куртку, валявшуюся на полу, и обратно на полуобморочного Рябого.
А я из всего разговора для себя выделила только один момент — скоро я увижу Глеба, совсем скоро. И глупое сердечко забилось в болезненно — радостном предвкушении. Он меня не оставил, он придет за мной.
— Полина, присядь, — указал на кресло Костя.
На негнущихся ногах я подошла и села.
— Ты в порядке? — опять обратился ко мне парень.
