– Моя дорогая, ты и понятия не имеешь, что твой отец сделал для Империи. Он посвятил свою жизнь служению нашему народу. Мы в долгу перед ним. – Она похлопывает меня по ладони. – Он необычайно занят, и я сделаю все, что понадобится, чтобы помочь.
Императрица тепло улыбается мне, и я не могу не ответить ей польщенной улыбкой. В течение многих лет я считала, что мои родители были обычными крестьянами, но все оказалось совсем по-другому. Меня гложет чувство вины. Нужно усерднее тренироваться, чтобы овладеть умением красть жизнь. Я хочу, чтобы отец гордился мной.
– Я слышала, что ты плохо помнишь свои ранние годы. – Императрица ставит на каменный столик маленький стеклянный флакон с прозрачной жидкостью. – Это настойка, извлеченная из редкого растения, растущего вдоль хрустальных озер севера. Она помогает восстановить память и помогает при амнезии. Я решила, что она может быть тебе полезна. Тяжело, наверное, не помнить собственную мать.
Я кусаю губы, чтобы они не дрожали. Глаза у императрицы добрые, улыбка понимающая. Она нежно касается ладонью моей щеки.
– Я всегда хотела иметь дочь. Но сын… – Ее улыбка становится циничной, даже грустной. Понизив голос, она поясняет: – Сын означает безопасность. По жизни мы делаем то, что должны, чтобы выжить, а если хотим преуспеть, и вовсе приходится прикладывать невероятные усилия. Уверена, что ты меня понимаешь.
Я не нахожусь с ответом. Такое чувство, будто она раскрывает мне какой-то секрет, хотя и уверена, что две фрейлины рядом с нами слышат каждое слово.
– Кстати, о сыновьях, – продолжает она. – Завтра вечером после похорон состоится банкет для почетных гостей. Я не видела твоего имени в списке, но хотела бы, чтобы ты присутствовала. Тай Шунь очень тяжело воспринял кончину отца и пребывает в мрачном настроении. Не сделаешь ли одолжение и не составишь ли ему компанию? Не сомневаюсь, что он сочтет банкет более сносным, если там будет человек его возраста, с кем можно поговорить.
– Я… да, ваше величество. Я приду, – заикаюсь я. Не знаю, удастся ли мне развеселить наследного принца, но попытаться стоит.
– Скажи, дорогая, какие у тебя любимые блюда? Те, чем потчевала тебя твоя бабушка. Я могу распорядиться, чтобы их приготовили к ужину и принесли в твои покои.
Я даже рот от удивления раскрываю, но тут же беру себя в руки.
– Как это любезно с вашей стороны, ваше величество. Я…
– Готова принять мое предложение, – договаривает она с улыбкой.
Я робко киваю.
– Есть одно блюдо: тушеная утка с черным перцем и звездчатым анисом под темным соусом.
У меня слюнки текут, когда я вспоминаю, как ама впервые приготовила для меня это лакомство. Тогда она еще работала и нашу деревню еще не уничтожила пустыня. Тоска в моем сердце растет. «Скоро ты ее увидишь», – напоминаю себе. Отец сдержит обещание.
– Вот и договорились. – Она кивает одной из своих фрейлин, и та немедленно уходит на кухню. Я кланяюсь императрице, радуясь, что в этом величественном месте нашла еще одну добрую душу.
Я на корабле. Во все стороны простирается море – безбрежная гладь сверкающей синевы с зеленым оттенком. Блестящие серебряные рыбки выпрыгивают из воды рядом с судном, точно сопровождают его. Я моргаю, и мир вокруг темнеет.
Сумерки.
Неподвижный воздух вспарывает визг металла и треск костей. Вопль отдается эхом в моих ушах, когда корпус раскалывается и корабль начинает идти ко дну, увлекая меня в жидкую бездну. Я кричу.
В пучине обитает нечто большое и страшное, сейчас оно несется ко мне.
– Я ждал тебя.
– Кто ты? – Изо рта у меня вырываются пузыри и устремляются вверх, к солнцу. Свечение гаснет, и меня окутывает леденящий холод. Я начинаю дрожать.
Вижу хвост, чешую, горящие красные глаза с ярко-желтыми зрачками.
– Ч-что ты?
– Я…
Сон меняется.
Теперь я ребенок, сидящий на плечах своего отца. Мы на представлении театра теней. Рядом с нами моя безликая мать, смеется и хлопает в такт музыке.
Мелодия – это погребальная панихида, траур по душам.
– Ты видишь кукол, Сяо Ан?
Я киваю.
Отец поворачивается ко мне.
И я начинаю кричать.
Резко просыпаюсь и распахиваю глаза. Отбрасываю одеяло и сажусь, хватая ртом воздух. На лбу выступает холодный пот. Слабый лунный свет просачивается сквозь приоткрытое окно. Как странно. Я думала, что Линьси закрыла все перед уходом.
Встаю и накидываю верхний халат, потирая руки. Ночь прохладная, во дворце тихо. Меня тревожит увиденный сон. Что-то в нем совсем как настоящее. Хочется задать отцу несколько вопросов о моем детстве, например, о том, водили ли меня родители когда-нибудь на кукольный спектакль. Уже поздно, но он, возможно, не спит, ведь часто работает до ночи.
Остатки сна еще не выветрились у меня из головы, когда я, шаркая ногами, спешу к его личному кабинету. Ощущая пробегающую по спине дрожь, потуже запахиваю халат. Хоть я никого и не вижу, уверена, что в тускло освещенных коридорах стоят слуги или стражники.
В кабинете отца горит свет, значит, он там. Но прежде чем я успеваю подойти, свет гаснет. Стоя в тени, я жду. Дверь приоткрывается, и выскальзывает одетый в черное человек. Его телосложение и походку я узнала бы где угодно, хоть в толпе, хоть в темноте.
Лейе.
Что он здесь делает посреди ночи? К чему такая скрытность? Замечаю мелькнувший в его руке проблеск чего-то красного, прежде чем он прячет предмет под свой балахон. Выходит, священник что-то украл у моего отца?
Первым побуждением становится последовать за ним, но я останавливаюсь на полушаге. Я пока не готова к конфронтации. Лучше сначала все проверить. Захожу в кабинет и зажигаю лампу. Вроде бы все на месте. Что он мог взять?
Красный.
Я подхожу к стеклянному шкафу, где лежат несколько рукописей, завернутых в красный шелк. Пошарив вокруг, нахожу небольшой рычажок и нажимаю на него. Что-то щелкает, вставая на место, и я сдвигаю дверь в сторону.
– Раз, два, три… – считаю я себе под нос. Пять.
Здесь находилось шесть рукописей. Я принимаюсь разворачивать их, разбрасывая по полу красные ленты и шелк, и медленно выдыхаю. Лейе взял книгу, которую показывал мне отец. Ту, где были нарисованы два меча и карта Изумрудного моря.
Нужно сообщить отцу. Раз его нет в кабинете, значит, он уже отдыхает в своей спальне. Но что именно сказать? А вдруг это пустяки. Может, отец сам велел Лейе принести книгу, а я позволяю ревности и дикому воображению взять над собой верх?
