На меня устремляются встревоженные тоном три пары глаз. Шифу задумчиво поглаживает бороду, Линьси перестает теребить ожерелье кочевников, которое для нее сплела Тан Вэй.
– А что там с бабушкой? – недоуменно интересуется Линьси, глядя на меня.
Членов семьи можно допросить и даже подвергнуть пыткам. Это один из методов, которые Дийе используют, чтобы выманить тяньсай из укрытия.
– Семья – это рычаг воздействия. Разменная монета, – поясняю я. Мои слова встречают напряженным молчанием. – Если девушка на самом деле Похитительница Жизни, а священники первыми доберутся до ее бабушки, в их арсенале появится ценная шахматная фигура, – продолжаю я. – Даже если она найдет меч света, то не обратит его против священников, поскольку они будут угрожать безопасности ее бабушки. Они могут использовать ее, чтобы добраться до темного меча, где бы он ни был, – зловеще повторяю я слова Шенни. – И Белый Нефритовый меч, и Обсидиановый меч откликаются на зов Похитителя Жизни.
Тан Вэй вскакивает с колен Линьси.
– Так ты предлагаешь нам самим похитить ее бабушку и держать в заложниках? Или сразу избавиться от старухи?
– Это вполне логичные варианты.
Она выглядит потрясенной.
– Ты зарабатываешь на жизнь тем, что убиваешь людей, – услужливо напоминаю я.
– Плохих людей. Ужасных людей. Отбросы общества, одним словом. Есть же разница, Алтан. У меня рука не поднимется прикончить старушку. Мы не Дийе.
– Но если меч окажется у священников, наш план рухнет, – возражаю я. – Мир развалится на части. Мы должны сделать так, чтобы Похититель Жизни не уничтожил все снова.
Линьси бросает на меня удивительно свирепый взгляд.
– Ан этого не сделает, она хороший человек.
– В том нет никакой гарантии.
– Ты же совсем ее не знаешь.
– А ты знаешь? – усмехаюсь я. – Между прочим, именно ты подкинула мне идею обзавестись защитой феникса.
– Это было до того, как я познакомилась с Ан! Она способна отличить хорошее от плохого. Если бы мы рассказали ей, что на самом деле происходит, если бы открыли ей правду, она бы поняла.
Я хлопаю рукой по столу.
– А если нет? Если она сожжет весь мир? Что потом? На чьей ты стороне?
Я вижу отразившуюся на лице Линьси боль, но слишком зол, чтобы беспокоиться об этом. Неужели Похитительница Жизни наложила заклятие на мою подругу? Почему она защищает такую опасную незнакомку?
Линьси открывает рот, чтобы возразить, но Тан Вэй кладет руку ей на плечо, и она замолкает.
Нарочито громко топая, я отхожу к окну. Шифу следует за мной. Его присутствие успокаивает меня, очищает разум.
– Мне понятно твое беспокойство, – говорит он, глядя в темнеющее небо. – Но даже в самую глубокую ночь продолжают светить звезды. Ты должен защитить Похитительницу Жизни. Независимо от обстоятельств, независимо от жертвы. До тех пор, пока она не попадет в лапы к священникам, есть надежда, что в мире можно восстановить равновесие.
Мой самый сильный страх пробивается наружу.
– А вдруг она ничем не отличается от Юнь Луна? Что, если она использует темный меч, чтобы заставить людей подчиниться?
– Твой прадед, вероятно, сделал неправильный выбор, но ты не должен ошибочно полагать, что все Похитители Жизни одинаковы. Эта девушка пойдет своим путем и исполнит свое предназначение. – Он кладет руку мне на плечо. – Помни, Алтан, хоть в твоих жилах и течет та же кровь, что у твоего прадеда, ты – не он. И девушка тоже.
Я киваю, но зернышко сомнения продолжает зреть у меня в голове.
– Однако, – наставник снова отворачивается к окну, и его глаза мгновенно грустнеют, – если последствия ее выбора приведут к катастрофе, тебе придется остановить ее. В конце концов, ты единственный, кто на это способен.
К тому времени, как мы оказываемся на большой площади в центре Бэйшоу, там уже собралась толпа. Когда угасают последние лучи солнца, воздух наполняется оживленными голосами сплетничающих взрослых и бегающих детей, взволнованных кукольным представлением теней.
Тан Вэй и Линьси вбили себе в головы, что мне нужен свежий воздух, и, несмотря на все протесты, притащили меня сюда. Понимаю, что после слов Шифу они решили присматривать за мной. Мне хотелось побыть в одиночестве, но они настояли на своем.
Оказавшись здесь, я то и дело украдкой поглядываю на бумажные фонарики в форме животных, которые несут дети, завидуя их беззаботности. Жаль, что я не в силах наслаждаться этой ночью, не думая о мести. Не беспокоясь о том, как может или не может поступить Похитительница Жизни.
Заметив, что я рассматриваю замысловатый фонарь в виде дракона, который держит какой-то мальчишка, Тан Вэй дергает меня за рукав и спрашивает:
– Хочешь такой же?
Я отрицательно качаю головой, продолжая, однако, смотреть на фонарь.
– Повеселиться никогда не поздно, – со снисходительной улыбкой замечает Линьси, глядя на выставленные в лавке товары. Она берет фонарь и протягивает мне. – Можно купить вот этот, в виде кролика. Ты ведь любишь кроликов, правда?
– Все в порядке. – Я вешаю фонарь обратно на крючок. – Пошли, представление вот-вот начнется.
Я веду их прочь от толпы, подальше от парочек и семей, чтобы смешаться с более шумной группой зрителей, передающих друг другу керамические кувшины с ликером.
Располагающаяся на возвышении сцена затянута тканью с боков и сзади, открыта зрителям только спереди. Экран установлен таким образом, чтобы скрыть происходящее за кулисами, но я припоминаю, что, когда был ребенком, королевский кукловод однажды раскрыл мне секреты своего ремесла.
Каждой куклой ловко управляет кукловод, используя палочки и нитки, прикрепленные к голове и конечностям. Все устроено таким образом, что эти приспособления невидимы для зрителей, а благодаря свету куклы словно оживают, начиная от выражения лица и заканчивая мельчайшими деталями предметов одежды, головных уборов и оружия.
Когда музыканты начинают настраивать инструменты, Тан Вэй и Линьси занимают свои места, а я остаюсь стоять, решив уйти пораньше, если мне станет не по себе.
Через несколько мгновений раздается удар гонга. Загорается фонарь, и толпа замолкает.
Ударные звуки задают тон первой истории, и певец труппы заводит повествование о Короле Обезьян и его приключениях после изгнания с Небес. Толпа ликует всякий раз, когда озорной Король Обезьян поражает демона, и ревет от смеха, когда он произносит какую-нибудь остроумную реплику. Пролитые на утренних похоронах слезы высохли, печаль ушла, и люди снова оделись в цветное.
