– Возьми себя в руки, Устинов, – противным скрипучим голосом приказал он. – Возьми себя в руки и сними с нее одежду. Диагностируй состояние, мать твою! А потом впадай в истерику. Может, не все так плохо… Может, не все так плохо, Гаврюша…
Это было чудом, не иначе! Острое тонкое лезвие трижды вошло в ее тело, не задев при этом ни одного жизненно важного органа. Ее точно благословили небеса, или кто-то на земле за нее исступленно молился. Как иначе объяснить, что лезвие прошло в сантиметре от правой почки, чуть ниже печени, не задело при третьем ударе желчный пузырь? Мягкие ткани пострадали при незначительной кровопотере. Ей было, конечно же, очень больно, она лишилась сознания, и это было как раз неплохо, даже хорошо. Но она точно родилась в рубашке.
Через час все было закончено. Он зашил раны, проверил еще раз пульс и давление. Аппараты фиксировали норму. Устинов выключил свет в операционной, собрал все ее вещи и вышел в коридор.
Одежда старая, размер явно не ее. Обуви нет, ноги босы, но не похоже, чтобы она долго бродила по грязной земле. Он обшарил все ее карманы – ничего: ни документов, ни клочка бумаги, ни даже чека магазинного. Кто она и откуда, оставалось только догадываться. Он взял в руки старое одеяло, повертел его так и сяк – ну, одеяло как одеяло. Старое, ветхое, без единой бирки.
– Кто же ты? – спросил Устинов, возвращаясь в операционную, где молодая женщина спала. – И что мне с тобой делать?
Первым его порывом было спасти. Вторым – позвонить в полицию. Ножевые ранения, пусть и пустяковые. Он обязан позвонить. Но…
От одежды женщины, от ее волос странно пахло дымом. А что, если она выбиралась откуда-нибудь и неосторожно наткнулась на что-то острое? На вилы, к примеру? Или попала в аварию, машина загорелась, она начала из нее вылезать и…
Так, стоп! Устинов сокрушенно покачал головой. Предположений много, истина одна. Ранения она могла получить где угодно, но кто-то ее сюда привез, на порог медпункта положил и заботливо одеяльцем прикрыл. Почему не обнаружил себя этот человек? Боялся благодарности или ответственности за то, что совершил? Может, этот спаситель и был виновником ранений?
Ладно, в любом случае утро вечера мудренее. Через пару часов он перевезет пациентку в палату, понаблюдает. А когда она проснется, задаст нужные вопросы, и от того, что она ответит, будут зависеть его дальнейшие действия. Станет он звонить в полицию или нет, решит утром. По медикаментам у него полный порядок: то, что использовал во время операции, было неучтенкой – давно списал, хотя лекарства и не просрочились. И, возможно, возможно, ему даже не придется никуда сообщать. Женщина отлежится и отправится восвояси. А медицинской сестре Татьяне Ивановне он соврет что-нибудь. Она не дотошная, поймет как надо.
Устинов перевез ее в палату, прикатил из своего кабинета удобное кресло, поставил его рядом с кроватью ночной пациентки, уселся, пристроив ноги на пластиковом стуле для посетителей, и прикрыл глаза. Отключился он сразу и проспал часа два без сновидений. Разбудил его тихий стон.
– Как вы? – Он распахнул глаза, резко встал и наклонился над женщиной. – Как вы себя чувствуете?
– Где я? – спросила она довольно крепким голосом, хотя лицо было очень бледным. – Кто вы?
– Устинов Гавриил Николаевич – врач общей практики. Вас кто-то оставил на пороге фельдшерского пункта минувшей ночью. У вас в боку обнаружились три проникающих ранения.
– А, это. – Она криво усмехнулась. – Царапины, ерунда.
– Согласен, ничего серьезного. Но вы потеряли много крови. И…
– Как я здесь оказалась, док? – Она наморщила лоб и испуганно заморгала. – Нет версий?
– Ни единой. – Он улыбнулся, взял ее за запястье и нащупал пульс – все было в норме. – Вас оставили на крыльце и укрыли одеялом.
– Одеялом? Каким одеялом? – Морщины у нее на лбу сделались глубже.
– Старым ватным одеялом оранжевого цвета. Смею предположить, что это сатин. Кто-то заботливый вас сюда доставил.
– Одеяло! – фыркнула она и заворочалась на больничной койке. – Это точно не он!
– Кто он? – Он смотрел на нее строгим внимательным взглядом. – Тот, кто проделал дырки в вашем боку?
– Не, это я сама, по неосторожности. Несчастный случай, док. Не парьтесь. – Она болезненно поморщилась и попыталась усесться. – Надеюсь, копам не сообщили?
– Пока нет.
– И правильно. – Мгновение, и ее ноги свесились с койки. – Мне вообще пора. Залежалась я у вас.
– Так! – Устинов положил руки ей на плечи и надавил, возвращая ее на подушку. – Я здесь решаю, когда вам пора, а когда нет. Ранения не были опасными, спорить не стану, но вы потеряли много крови. Операцию я делал почти час.
– Ого. Чего так долго? – Она прикрыла глаза и слабо дернула губами, улыбаясь. – Неопытный? Оперировать не приходилось?
– Почему же, приходилось. Ассистировать было некому, вызывать сестру ночью не стал. Решил, что сам справлюсь.
Он вдруг поймал себя на мысли, что оправдывается, и тут же пожалел, что не оповестил полицию. Дамочка вместо благодарности как-то неправильно себя ведет. Неуважительно, что ли.
– Док, вы молодец. – Ее улыбка стала шире, а глаза закрылись. – Я посплю немного. В сон меня клонит. А потом уйду. Никуда звонить не надо. Прошу вас, док! Если кто спросит про меня, скажите, что на вилы напоролась. В полицию не надо звонить. Я ничего такого не совершила, поверьте. Просто начнут наводить справки, узнают, кто я, где я. А узнают они, узнает и он…
Она отключилась. А Устинов до обеда промучился угрызениями совести: и молодую женщину ему было жалко, и долг совести глодал. Но в полицию он так и не позвонил. Что он им скажет: прооперировал незнакомку, применяя имеющиеся у него в запасе медикаменты? А откуда, доктор, у вас этот запас? Списывали не так, как требовалось? Нет, не стал он им звонить. А медсестре Татьяне Ивановне объяснил легко:
– Ой, дамочка на вилы напоролась. Бок оцарапала. Пришлось немного подлатать. Пусть поспит пока.
– А потом? – равнодушно зевала Татьяна Ивановна.
Ей из города привезли двоих внуков, и они вытягивали из нее все силы. До ночного ли происшествия ей было?
– А потом пусть топает, откуда пришла.
– А откуда она пришла? – Глаза медсестры неожиданно загорелись интересом. – Не здешняя она, Гавриил Николаевич. Я в округе всех знаю. Это чужая.
– Вот проснется, у нее и спросите. Мне неинтересно.
Устинов снял белый халат и полез в шкаф за курткой.
– Я к вечеру приду, все оформлю как положено. Сейчас что-то рубит меня, Татьяна Ивановна. С дежурства ведь.
– Конечно, конечно, какие разговоры? – Мелко семеня, она пошла провожать его к порогу фельдшерского пункта. – Уколы-то ей никакие не ставить? Вдруг блажить начнет, обезболивающее просить.
– Я все сделал, Татьяна Ивановна. Не беспокойтесь.
