* * *
Вот сколько времени надо обычному человеку, чтобы пройти пятнадцать километров? Ну пусть двадцать? Четыре часа прогулочным шагом. Но ночью по степи, это не днем по дороге, поэтому к старому колодцу мы вышли, когда над горизонтом уже появилась светлая полоса. Опознались без эксцессов. Нас там ожидали десяток всадников, две пулеметные тачанки и фаэтон, в котором разместилась пара расчетов с ручниками. Автотранспорт из-за недостатка горючего я запретил использовать, поэтому в двух противоположных местах за городом на стреме находились эти гужевые мобильные группы. Заранее ведь невозможно было сказать, как и куда мы выйдем.
Ну а сейчас, после радости встречи и быстрых вопросов – «Ну что там? Ну как все прошло?», нам подали заводных лошадей, верховые буденновцы рванули обеспечивать дозор, а мы экономной рысью покатили на соединение со своими.
Пару раз приходилось уходить с дороги в степь, так как один раз дозорные заметили броневик с сопровождением, а во второй достаточно большую (около тридцати сабель) конную группу. Так что мои предположения о том, что при нашем поиске гайдамаки будут носом землю рыть, вполне подтвердились. Вон – солнце считай только взошло, а они уже рыщут. Но мобильная группа так и осталась незамеченной, и часам к семи мы благополучно подъехали к месту базирования. При этом часовые в ближних секретах, вместо уставного: «Стой, кто идет?» принялись орать: «Братва, командир вернулся!», чем переполошили весь батальон. Поэтому уже буквально минут через пять нас сопровождала целая толпа. Потом налетел комиссар, сдернул меня с лошади, как джигит невесту, и под радостные вопли взбодренных морпехов принялся обнимать (хорошо еще не целовать). Хотя и такие попытки были. Не обошел он вниманием и Буденного с Бергом. Благо те хоть сами спешиться успели. Я же, отойдя от объятий, коротко свистнул, призывая к тишине, и громко сказал:
– Товарищи, через час соберем митинг, на котором будут доложены итоги операции. Но предварительно хочу сказать: все получилось. – И, поднимая правый кулак вверх, проорал батальонный девиз: – Никто, кроме нас!
Окружающие взревели, напугав птиц, а я подумал: «Хорошо, что у нас дальние посты есть, которые мониторят обстановку за несколько километров от лагеря. А то, блин, эти крики на полстепи слышны…»
Ну а потом мы рассказывали подробности комсоставу. Вначале по очереди, а потом и дополняя друг друга. А так как набежали еще и все стажеры (как командирские, так и комиссарские), то все стало напоминать какой-то тимбилдинг на пленэре. Еще через какое-то время личный состав, глядя на эту толпу, стал подтягиваться ближе и ближе. Вскоре даже раздались крики:
– Громче говорите! Не слышно ничего!
В конце концов я прекратил это безобразие, кивнув Лапину:
– Ну что, комиссар – давай! Доноси до масс все, что мы тут говорили.
Тот попытался увильнуть:
– Может, сам? От первого лица все и расскажешь! Вон как бойцы подробностей хотят! Ну! – И, склонившись к уху тихо, добавил: – Надо, Чур. Надо. Понимаю, что вы устали как собаки, но такой момент упускать нельзя!
Почесав затылок и принимая его правоту, кивнул Семену с Евгением:
– За мной!
После чего полез в кузов стоящего рядом грузовика. В самом деле, я же не Ленин, чтобы с броневика речи толкать. Да и втроем на нем стоять неудобно. А грузовик вполне себе трибуна. И понеслось…
* * *
Выход батальона было решено отложить на пару дней. Предполагая, что после уничтожения командования группировки вражеских патрулей и дозоров будет просто немерено, решили не нарываться. Зачем? Внезапные стычки – это незапланированные потери. Так что пусть гайдамаки слегка угомонятся.
Следующий день прошел совершенно спокойно. Только разведка докладывала о том, что количество противника за пределами города начало резко снижаться. Я лишь плечами удивленно пожал, думая, насколько быстротечна жизнь. Еще вчера ты генерал и любимец публики, а уже послезавтра на тебя свои же забили и даже местью не особо горят…
А на утро второго, сразу после завтрака, меня принялся терроризировать Пташкин. Пользуясь случаем, он все-таки выдавил из зампотеха изготовление корпуса для мины. Потом в стороне, за оврагом, минеры что-то мудрили со взрывчаткой. И теперь на оценку было предоставлено готовое изделие, внешне очень похожее на МОН-50. Правда, по весу тяжелее раза в полтора и место для взрывателя лишь одно. Глядя на счастливо играющего бровями моремана, почему-то в голову пришли слова: «двигатель был очень похож на настоящий, но не работал»
[46]. Хотя в данном случае про «не работал» это лишнее. Бабахнет по-любому. Другой вопрос, с каким эффектом. И это сильно тревожило. Я всегда бздел таких вот самоделок. Но покорно пошел в овраг, где уже были установлены мишени из досок. Ну еще бы – после давешнего митинга в представлениях бойцов уровень бесстрашия командира находился несравненно выше Эвереста и, может, только чуть ниже самой высокой звезды. Поэтому необходимо было соответствовать чаяниям.
С опаской поглядывая на устанавливающего мину Пташкина и остро желая убежать, пересилив себя, спросил:
– Сколько там поражающих элементов?
Тот, вкручивая взрыватель (в этот момент тикануть хотелось просто нестерпимо), не отрываясь от своего занятия, ответил:
– Двести штук. Чуть меньше, чем патронов в ленте пулемета.
Угу, и это против полутысячи в нормальной… Но комментировать ничего не стал и вскоре с облегчением выбрался из оврага. Где все и залегли. Михаил, улыбнувшись совершенно дьявольской улыбкой (ну и рожа!), громко предупредил:
– Готовы? Взрываю! Три, два, один!
После чего дернул за бечевку. В овраге бабахнуло и поднялось облачко черного дыма. Ну а мы пошли смотреть, что получилось. Как по мне – хрень полная. Ветерок постепенно протягивал сладковатую вонь, и стало видно, что мишени покоцало так себе. В десяти метрах еще более-менее, а уже в тридцати почти нет попаданий. Зато отметины обнаружились на земляной стене, с обратной стороны мины. Немного, но есть. Да и сбоку тоже. То есть о направленности говорить не приходилось. Пташкин же, вместе с окружением, просто светились счастьем. Тыкая пальцами в отметины на досках, он радостно матерился:
– Ух ты! Твою мать! Клюз… Селезенку… Командир, вы только посмотрите, какая прелесть!
Я лишь вздохнул:
– Слабое подобие левой руки. – И пояснил: – У тебя взрывчатка не вся сдетонировала. Вон, похоже, кусочек валяется. Глазами видимый. А сколько просто в пыль разнесло? Поражающих элементов мало. Да и вообще, без гексогена с пластификаторами эта хрень «не взлетит».
Михаил задумался.
– Гексоген… что-то слышал. Точно! Помню, мне знакомый провизор говорил, что из него лекарство какое-то делать хотели. Но потом отказались…
– Правильно отказались. Потому что в натуре это яд. Но взрывается несравненно мощнее тротила.
