Но зато работая головой и руками, я получал полное душевное расслабление. И даже время нашлось большой компанией на пляж сходить. Народа у моря было не особо много, но как же я там ржал! Захлебываясь и запихивая полотенце в рот, чтобы не распугать окружающих. А все от вида купающихся. Точнее от их «пляжных костюмов».
Вообще-то мелкие мальчишки не заморачивались и плескались голышом. Пацаны постарше щеголяли в штанах от нательного белья. Девчонок не было вообще. Зато присутствовали дамы и… кхм… джентльмены.
Так вот, при виде дам я познал дзен, и пришло полное понимание песни «На морском песочке я Марусю встретил в розовых чулочках, талия в корсете». Увидав, что женщина при полном параде (то есть в платье, в шляпе, в каких-то гольфах и туфлях) заходит в воду, чуть было не бросился ее спасать, так как подумал: «Топиться идет!» Хорошо еще, что обратил внимание на спокойствие окружающих, и почти сразу увидел еще несколько дам в подобных нарядах, бродящих по колено в воде. Это они вот так «купались». Ну понятно, что глубже заходить страшно, потому что в таких одеяниях даже мастер спорта по плаванию не выплывет. Как по нашему времени, такой вот «купальник» больше подошел бы строгой училке в школе. Там даже самые рьяные поборники нравственности не нашли бы к чему прицепиться.
А вот когда из кабины для переодевания вышел солидный, пузатенький мужик, вот тут меня и пробило. Даже ребята всполошились, посчитав, что Чуру плохо. С огромным трудом, сквозь смех, удалось объяснить, что мне хорошо. Столь бурная реакция произошла из-за того, что подобный пляжный костюм в полосочку я видел исключительно в мультфильме «Каникулы Бонифация». Общей прелести увиденной картине добавляло солидное пузико гражданина, туго обтянутое тканью. Вот я и ржал до икоты.
В общем, подводя итог, можно сказать, что прошедшая неделя была, наверное, лучшим временем с момента попаданства. Море, солнце, завод, интересная творческая работа…
А потом пришлось прерваться из-за приезда Фрунзе. С моей подачи командующий фронтом научился пользоваться самолетом (разумеется, в виде пассажира) и теперь, пользуясь полным затишьем на Перекопе, на один день прибыл в Севастополь, для массового награждения героических морпехов.
Вернее, как получилось – в Севас кораблем было доставлено несколько ящиков с орденами и медалями. И пока я заполнял наградные листы (вернее, писари работали по спискам), все это держалось под охраной, в отдельном помещении. А когда прибыл командующий, настал долгожданный для предвкушающего личного состава день «Х». Действо обставили весьма торжественно – с оркестром, огромным столом, накрытым красной скатертью, приглашенными гостями и большой трибуной.
Вначале говорил Фрунзе. Потом высказался я. Ну а далее уже взял слово комиссар. Вот что сказать – певец! Слушая Лапина, я очередной раз восхитился его владению словом и умению зажигать народ. Сами прикиньте эффект, если даже для такого циника, как я, его часовая речь пролетела совершенно незаметно. Ну а потом приступили непосредственно к раздаче заслуженных плюшек. Меня, с Кузьмой, Буденным и ротными, награждал Фрунзе. А потом уже мы подключились, так как орденов и медалей было больше, чем на половину батальона. Чего тут говорить – даже Бурцев поймал на грудь «За боевые заслуги», потому что, проявив несвойственную себе прыть, умудрился (пока батальон штурмовал очередной эшелон) взять в плен четырех гайдамаков. Те, сдуру убегая не туда, чудом обойдя дозорных, попали в лапы кровожадного писаря.
Ну а ближе к вечеру состоялся банкет. Точнее сказать – большое застолье, где бойцы с гостями пили как не в себя и уничтожали разные непайковые вкусняшки в огромных количествах. И все шло хорошо, но где-то через пару часов веселья посыльный неожиданно выдернул командующего фронтом на узел связи. Меня это несколько насторожило. Неужели фрицы решили в очередное наступление пойти? Выбрали же момент, суки! Хотя вряд ли. Если бы там что-то началось, то штабные не тянули, а сразу телеграфировали. То есть через десять минут сообщение было бы у нас. Но ведь уже вечер, а ночами сейчас никто не воюет. Так что вряд ли что-то на линии фронта произошло. Скорее, это какие-то общие дела.
Но еще через полчаса появился тот же посыльный с сообщением, что товарищ Фрунзе вызывает меня с комиссаром. Пришлось, взяв охрану, ехать. На узле застал нервно курящего Михаила, который, увидев прибывших, расталкивая находящихся там взволнованно гудящих людей, бросился навстречу с длинной лентой сообщения в руках.
Так, что у нас там? Ого! Даже ого-го! В сообщении говорилось, что председатель Совета Народных комиссаров РССР, Владимир Ильич Ленин, сегодня в девятнадцать часов, во время бандитского нападения на автомобиль, в котором он ехал вместе с женой и сестрой, был ранен. В тяжелом состоянии доставлен в больницу. На данный момент врачи борются за его жизнь.
Охренеть! Нет, я что-то слышал о том, как вождя ограбил какой-то бандит. Но это вроде позже должно было произойти. Да и Ленин вроде, без сопротивления отдав все, что у него с собой было, тогда отделался легким испугом
[52].
Но сейчас что-то пошло не так. Зараза! Как же не вовремя! Мы с Жилиным планировали, что сей авторитетный товарищ должен протянуть на своем посту еще года два. То есть до начала болезни. А потом его постепенно Иван отодвинет. Зато теперь… Блин, теперь начнется такая свара, что лишь клочки по закоулочкам полетят! С другой стороны, может, еще и откачают Ильича? Жилин наверняка к этому все силы приложит. Так что тут все от врачей будет зависеть. Поэтому пока ударяться в панику рановато. Нужно хотя бы несколько дней для того, чтобы оценить шансы.
В принципе, где-то так и сказал Михаилу, отведя его в соседнюю пустую комнату. Пояснил, что Иван приложит все силы к выздоровлению вождя. Что организм у Ильича не старый и что хоронить Ленина рановато. Ну а тем, кто сейчас попытается, пользуясь его немощью, поднять голову и начать вякать что-то против политики, проводимой ленинцами-жилинцами, мы эту головенку моментом открутим. Не вступая в долгие политические дискуссии с оппортунистами, демагогами и прочими волюнтаристами. И что я к этому вполне готов. Переставший подпрыгивать Фрунзе, в свою очередь, также подтвердил готовность к сворачиванию голов, и мы пошли в зал, чтобы успокоить остальных.
Ну а потом восемь дней народ напряженно следил за информационными листками, в которых описывалось здоровье вождя. Включая даже пульс, дыхание и температуру. Бойцы тиранили наших медиков, требуя пояснений и толкований. Но, судя по всему, Ильич стал постепенно очухиваться, перейдя из тяжелого в состояние средней тяжести. Только вот на девятый день мне стало несколько не до этого, так как в батальон пожаловали гости. Я был в канцелярии штаба, когда в дверь постучали и появившийся боец объявил:
– Товарищ командир. К вам тут трое из Москвы. Говорят, что проверяющие от ВЦИК.
Поначалу несколько не въехал. Проверяющие? Да еще и от ВЦИК? При этом никакого сообщения от Ивана не было. Да и никто не мог меня «проверять», кроме самого председателя. Значит, это липа. Возможно даже, кто-то опять хочет покуситься на нежное тельце комбата. Уже хотел дать распоряжение, чтобы этих «проверяющих» скрутили, но остановился. Хм… а если это действительно представители комитета? С какой-то своей миссией, о которой председатель может даже и не знать. Тогда неудобно получится.
