— Но, судя по тому, что я сейчас здесь, и вы обо всем этом мне "мягко" так рассказываете, значит… Вы заранее собирались это сделать? Вы хотели, чтобы я узнала, кто вы такой на самом деле? То есть… — сама не знаю почему, но я вдруг начала делать в его сторону неспешные, буквально крадущиеся шаги. При этом страхом меня крыло на редкость забойным. Настолько сильным, что внутренний тремор не смог не задеть ни моего голоса, ни резко ослабевших конечностей. — Вы надеялись, что я приму вашу темную сущность и соглашусь здесь остаться.
Хотя больше всего за все это время меня поразило его едва не равнодушное отношение к происходящему. Он и оставался все тем же мужчиной, с которым я познакомилась почти неделю назад, с таким же проникновенным взглядом, голосом и волевой натурой, рядом с которым у меня все так же подгибались коленки и сладко ныло на уровне диафрагмы под сердцем. Никаких нежданных или пугающих изменений ни в его поведении, ни в выражении лица.
— Дело не в надежде на что-то, а в сделанном ТОБОЮ выборе. В данном случае, тут мало что зависит от моих личных предпочтений. Я лишь показал тебе одно из своих не совсем стандартных увлечений. И то, не сколько показал, а мягко на намекнул на его существование. Чтобы продемонстрировать все, для этого нужно слишком много составляющих, главное из которых, готовность второго партнера сделать шаг навстречу первому. Причем готовность должна быть сугубо добровольной.
— То есть… если я откажусь?..
— То мы просто перейдем в спальню и забудем об этом разговоре раз и навсегда.
Последний к нему шаг дался мне с наибольшим усилием, но Глеб так и не шелохнулся, продолжая гипнотизировать меня своим на удивление спокойным взглядом. Не знаю, насколько меня этим успокаивало, но то, что мы продолжали до сих пор говорить на эту тему, и меня при этом никто насильно ни к чему не привязывал и ничем не бил, обнадеживало даже очень сильно.
— А как мне узнать, от чего на самом деле я откажусь, если это возможно продемонстрировать только наглядно?
— Не только наглядно, но и с особым для определенного человека подходом. Тем более, вводить в тему — это не девственности лишать. Здесь действуют совершенно иные законы, правила и, соответственно, приемы. И для каждого отдельного человека они будут максимально индивидуальными.
— И что… даже для меня? Вы знаете, как правильно меня к этому… приручить?
Впервые, за все это время, он вдруг поднял руку и очень-очень мягко скользнул подушечками пальцев по моей щеке, скуле и подбородку. И опять меня проняло нежданным разрядом эрогенного тока, как каким-то условным рефлексом на такие желанные прикосновения. Поэтому, чтобы он сейчас не говорил и чтобы нас при этом не окружало, моя реакция на него оставалась неизменной. Меня продолжало к нему тянуть со страшной силой, как и топить едва не одержимым безумием от головокружительного осязания его близости.
— Я знаю, насколько ты особенная и на что способна независимо от тех вещей, которые я хочу с тобой сделать. Могу, разве что, успокоить еще и тем, что не считаю себя ни садистом, ни аморальным извращенцем. Просто иногда испытываю острую необходимость в нечто большем, чем в обычном сексе. Особенно, когда получаю столь редчайшую возможность растягивать предстоящее удовольствие на долгие часы. Скажем так, я, в своем роде, нестандартный пигмалионист. Только вместо статуй предпочитаю наблюдать за живыми девушками и, соответственно, воздействовать на них своими сексуальными пристрастиями. Но наблюдать не на улице, не тайно и не со стороны — в этом плане у меня с головой все в порядке. К тому же о главных критериях или моих особых требованиях, тебе уже достаточно известно. Это быть собой, настоящей, максимально искренней и никакого притворства.
— А болевое воздействие? — даже самой сперва не поверилось, что я вдруг ляпнула этот вопрос, волей-неволей вспоминая о всех известных мне фетишах бдмс-эшных доминантов.
Я же не могла забыть о тех моментах, когда он буквально сдерживал себя, чтобы не причинить мне сильную боль, хотя и не брезговал малой. Такое в принципе невозможно забыть — то, как менялось выражение его лица, как зверел взгляд и как меня саму захлестывало всем этим с головой, будто моментально инфицировалась или пропитывалась частью его одержимого безумия. Да и сейчас, только-только об этом вспомнив, меня тут же едва не выносило за пределы здравого восприятия совершенно неконтролируемой волной острейшего возбуждения и… не менее сумасшедшего желания прочувствовать-пережить все это опять.
— Я никогда не сделаю того, что для тебя будет неприемлемым. И ты всегда можешь меня остановить. Но узнать, в каких допустимых пределах я могу тобой наслаждаться, можно только через определенный физический контакт.
Боже правый… Я точно чокнулась… Или встретила в своей жизни человека, который действительно обладал самым невероятным даром убеждения, способного и мертвого из могилы поднять. Но… черт…
Я не могу сейчас просто так взять и выйти отсюда, хотя и имела на это все права, как и время на подумать. Тогда… что со мной не так? Почему я не хочу всем этим воспользоваться? Обычное девичье любопытство? Или нечто большее?
— Значит… все что нам для этого нужно — это… только попробовать? — я действительно это только что произнесла вслух? И не упала в обморок? И не забилась в эпилептическом припадке? И меня на самом деле пробрало ненормальной реакцией на ответную улыбку Глеба, чей невероятный эротизм доводил меня в последнее время едва не до полного исступления?
И, конечно, не только на улыбку, но и на усилившуюся в его глазах живую тень живущей в нем Тьмы.
— И не забыть сказать "Да."
ГЛАВА шестнадцатая
"Да, я согласна." — Или? — "Да, я сошла с ума."
Хотя иного сумасшествия я бы для себя и не пожелала. Вроде и до жути страшно, но это совершенно иной сорт страха, практически приторный и невыносимо блаженный. Гуляющий под кожей наркотическим дурманом и усиливающий свое воздействие каждый раз, когда пальцы Глеба касаются тебя, а близость самого мужчины буквально окутывает с головы до ног. Тут уж во истину не нужны никакие дополнительные психотропные вещества или опиумные препараты. По сути своей, Глеб и являлся для меня сильнейшим в те минуты наркотиком, постепенно переходящим в нездоровую одержимость, а вслед за этим и в хроническую зависимость. А уж как он собирался доводить меня до крайней черты собственного безумия, все, как говорится, зависело только от его профессионального опыта и накопленного за долгие годы мастерства.
Доверяла ли я ему настолько, чтобы, без раздумий лечь на один из имеющихся в этой восхитительно жуткой комнате рабочих станков? Честно говоря, не знаю. Я вообще находилась сейчас в таком непередаваемом никакими словами состоянии, что меня уже можно было смело показывать нужным врачам-специалистам. Разве что единственным здесь "доктором" моей души и тела был сам Глеб. И чем больше я думала о том, что хочу узнать о его темной стороне что-то совершенно для себя новое, тем сильнее на этом зацикливалась и хотела этого едва не до истерического срыва. Почти до трясучки и нового витка откровенного сумасшествия. К тому же, он сам сказал, что если мне что-то не понравится, то я всегда могу его остановить.
