Надо же. Не озирается, не пятится и не ищет украдкой удобные пути к отступлению или к побегу. Смотрит на него, как ни в чем ни бывало, если не ждет, когда же он сократит между ними последние метры. Он вполне бы мог воспринять ее прямой взгляд и почти расслабленную позу, как некий вызов. Но, скорей всего, она действительно его не боится, а не убегает из чистого любопытства. Можно считать это неплохим плюсом в свою копилку. Значит, он ее заинтересовал и желания избавиться от него, как от Михаила, она пока не испытывала.
— В принципе, я тебя кое в чем даже понимаю. Какой-то он у тебя дерганный. По крайней мере, был. Но в чем я сейчас очень сильно сомневаюсь, так это в том, что ты его бросила из-за несовместимости характеров. Таких обычно не бросают, на таких, наоборот, вешаются пачками. Значит… — он наконец-то остановился перед преспокойно за ним наблюдающей Линой едва не в самый притык, — причина не в нем. Тогда в чем? Или в ком?
И, похоже, от столь осязаемой близости у него нехило так перехватило дух, нервно ухнуло о грудную клетку сердце и под кожей разлилось обжигающим кипятком адреналинового жара. Даже на спине проступила легкая, но весьма ощутимая испарина.
Если бы он верил в ирреальное и потустороннее, точно бы окрестил ее ведьмой.
— Боюсь, тебя это не касается вообще никаким боком. Если я не сказала Мише, с чего мне тебе об этом говорить? Ты ведь никто в этой истории. Пассажир, сошедший на позапрошлой остановке, без имени, биографии и лица.
— Я думал, ты мне дала шанс стать кем-то большим. Обрести форму, запах и вкус. — самое сложное тогда было — контролировать себя. Ведь, по сути, ничто ему сейчас не мешало — ни дотронуться до нее, ни сделать что-то из того, что он так жаждал с ней сделать все это время.
— А ты не думал, что я тебя обнадежила только для того, чтобы ты от нас отстал? Если я порвала со своим парнем прямо на твоих глазах, с чего ты взял, что я тут же начну искать в ком-то утешение? И этим кем-то обязательно должен стать ты?
— Разве надежда в таких случаях не обязана умирать последней? И, в отличие от твоего бывшего Миши, я все еще здесь и никуда сбегать не собираюсь.
— Чего не скажешь обо мне. — что не говори, а чертовка из нее еще та. Или это предстоящее расставание придавало ей столько сил? — флиртовать с тем, кого она совершенно не знала, но и не собиралась узнавать в ближайшие пару жизней. Наверное, как раз это и не мешало ей смотреть на него, чуть склонив голову на бок, подобно роковой соблазнительнице с легкой поволокой в слегка прикрытых глаза и не забыв для усиления нужного эффекта как бы невзначай прикусить краешек нижней губы.
Вот и спрашивается, отчего у него на нее так перехватывало дыхалку и сладко ныло в диафрагме и под ширинкой? А теперь еще и в ладонях закручивало пульсирующей спиралью вязкого онемения. Давно бы обхватил ее лицо пальцами, а, еще круче, погрузился бы в атласный шелк ее длинных прядей, сковывая в щадящей клетке своих живых тисков ей голову и любое ответное движение с ее стороны. Как бы она тогда запела, если бы он ей это, конечно же, позволил?
— А ты уверена, что я дам тебе сбежать?
— Так ты собрался удерживать меня тут силой? Только не говори, что ты решился на похищение?
— Честно говоря, такая мысль проскакивала, но, боюсь, в таких вещах у меня совершенно нету опыта, так что я по любому где-нибудь да накосячу. Хотя ты и заслужила хорошей порки за этот вечер, при чем в тройном размере.
Лина изумленно хохотнула и явно не без восхищения над его откровенностью.
— Честно говоря, я даже испытываю некое сожаление, что познакомилась с тобой именно сегодня. Но не думаю, что ты поступил бы иначе, чем Миша. Поэтому, совершать новых ошибок совершенно не тянет.
О чем она вообще говорит? Ни дать, ни взять дворцовые тайны уровня "Бог". В такие моменты во истину сожалеешь, что не знаешь ни человека, ни всех его темных сторон.
— Отчего такое упрямое убеждение, что по-другому и быть не дано? Ты ведь и не пыталась.
— Потому что уже поздно и поезд давно ушел. Но… — она вдруг сделала к нему последний разделявший их полушаг и, что совсем уж неожиданно, коснулась его холодной щеки теплой и очень нежной ладошкой.
Невольно захотелось перехватить ей руку и сжать в своих пальцах, не отнимая от своего лица. Но его будто переклинило. А может это она заколдовала его своими бездонными омутами ведьминских глазищ, затягивая чужой разум на запредельную глубину своего скрытого и, само собой, губительного для любого смельчака забвения. Боже, а чуть дрожащее касание ее мягких пальчиков. Казалось, он ощущал, как от них исходит тончайшее излучение пульсирующей неги, причем не ему принадлежащей. И ее невесомые искры, проникая под кожу, разносились теперь через кровь во все уголки и части оцепеневшего тела мужчины.
И после такого скажите, что она не ведьма?
— У каждого ведь должно быть хоть какое-то подобие на самый ничтожнейший шанс? Чтобы от нас осталось, если бы нас лишили права на надежду? — он так и не понял, она спрашивала или же озвучивала мучавшие ее на тот момент мысли, которые по сути являлись для нее беспощадным утверждением происходящему. А ее глаза в те мгновения… В них действительно дрогнула брильянтовая влага резко подступивших слез, или же ему просто почудилось из-за сильного помутнения в голове?
Последнему он так и не успеет дать ни объяснения, ни стопроцентной уверенности в увиденном, поскольку банально об этом забудет. Вернее, она заставит его забыть, сминая за считанные доли секунды то жалкое подобие так называемого расстояния, что оставалось между ними. После чего окружающий мир попросту и буквально рассыплется на невесомые молекулы. Исчезнет все или сотрется в абсолютный ноль под давлением ее мягких губ, накрывших его циничную ухмылку, которую она тут же уничтожит до основания враз и безвозвратно. Тут у любого бы окончательно помрачился рассудок, что уже говорить о нем, опьяненному магической аурой ее близости. Да и назвать это помрачнением едва ли повернется язык. Скорее лобовой атакой спонтанной диверсии, когда твою человеческую сущность превращали в безвольный эфир, заражая каждую эрогенную клетку организма сладкой истомой первозданного греха. Когда желанные губы раскрывая настойчивым вторжением твой рот, крали твое дыхание и очередной пропущенный удар сердца каждым своим умопомрачительным движением и безумно возбуждающей лаской порхающего, как крыло мотылька язычка.
Ты тут не то что уже не способен о чем-то думать, но и следить за собственной реакцией и действиями, как и цепляться за остатки человека разумного. Все по боку, ничто более не имеет первостепенного значения. Только эти упоительные мгновения и ничем не объяснимая возможность тонуть в этой вязкой патоке чужого растления. Плавиться, задыхаться, погружаться в болезненно-сладкие приливы ответных желаний, пока ее губки скользят по твоим, заставляя вторить ее ласкам и будто невинным атакам.
Стоило ему только-только войти во вкус ее ароматов и пойти на дно коловорота столь провокационного поцелуя, уже не разбирая кто, где и когда, как… Эта блаженная пытка, разносящая по его телу обжигающие вспышки острого возбуждения от любого "безобидного" нажима, трения и проникновения ее языка в ненасытный вакуум его жадного рта, была так же резко прервана, как и началась до этого. Он даже не успел воплотить свое изначальное желание в жизнь — обхватить ей голову, прижать что дури к себе и…
