Видимо, к тому моменту, когда ты наконец-то вышла из туалета, я и достиг критического предела своей слетевшей с катушек одержимости. Просто рванул в твою сторону на подрезавшей меня импульсной волне, практически толкнувшей на тебя как изнутри, так и снаружи. Наверное, мне и хотелось в эти мгновения просто до трясучки накрыть тебя собою всю, с головой, до самой последней клеточки тела и души. Чтобы ни вырваться не смогла, ни хотя бы закричать о помощи. И при этом с четкой ясностью понимая, что это уже все. Обратной дороги и выхода не будет. Так просто я тебя уже не отпущу. Будет надо, сам, буквально заберусь тебе под кожу, как это сделала ты со мной, чтобы мучать и истязать в любое время суток, где бы ты при этом не находилась физически и насколько далеко от меня.
— Кир?.. Ты с ума сошел?..
— А что, бл*дь? Не видно?
На благо, за последние минуты мои глаза свыклись с окружающим полусумраком коридора и мне не нужно было напрягать зрение, чтобы увидеть во всех мельчайших деталях ее перепуганное до смерти лицо. И глазища. Раскрывшиеся до возможных пределов и почти почерневшие из-за сильного испуга и темноты. Но меня все равно долбануло по мозгам при их виде, слегка ослепив и даже дезориентировав в пространстве. Хотя, на последнее мне уже было насрать. Мне достаточно было и того, что я уже держал тебя в своих руках, развернув на себя лицом и склонившись впритык, будто изведенный диким голодом коршун над зазевавшимся кроликом.
— А если кто-то увидит?.. Он же здесь… Ты что… ушел за мной прямо на его глазах?..
Господи, никогда бы не подумал, что подобные вопросы будут врезаться мне под кожу дробящими лезвиями, полосуя рассудок и нервы снова и снова, удар за ударом, без остановки и возможности отдышаться. Причем до такого предела, что уже хотелось взреветь и сотворить нечто дичайшее и несовместимое с разумной волей.
Это что-то за гранью… Даже не знаю, как это назвать. Почти уже сойти с ума… Держать тебя так близко к своему сердцу, к своей полыхающей от невыносимой боли душе, прекрасно понимая, что только ты способна ее унять или снять этот лихорадящий жар и с тем же… Хотеть и убить, и украсть у всего мира одновременно. Сделать не менее больно, чем ты сделала мне, а потом добить нежностью и ласками, на какие я только вообще способен или, наоборот, не способен…
Я точно свихнулся… Другого объяснения банально не нахожу.
— Я сошел с ума? — о-о, как мне хотелось проорать это тебе в глаза, со всей дури сжав твою лебединую шейку своими трясущимися ладонями. Но я только прохрипел, сдавленным в трохее рыком, вырвавшимся болезненным выдохом в твое лицо, прямо в твои приоткрытые губки… Разве что не взвыл, пусть и тянуло, просто до безумия.
Зато от другого соблазна так и не сумел удержаться, припечатав твое такое шикарное бл*дское тело к ближайшей стенке, прямо у дверей туалета, навалившись сверху, чтобы, не дай бог, даже дернуться не смогла или хотя бы пискнуть.
— А, знаешь, ты ох*ительно права. Потому что-таки да, — и по-другому это точно не назовешь, тем более, когда сил сдерживаться почти уже не осталось. Да и не хотелось мне (ВАШУ МАТЬ) сдерживаться. После всего того ада, что мне пришлось до этого пережить.
С каким наслаждением я теперь мог оплести твое оцепеневшее личико своими пальцами, одновременно и лаская, и дурея от тех ощущений, что сливались в моей коже в рецепторах вместе с моим зудом. А вдыхать со столь близкого расстояния твой одурманивающий запах, а прижиматься и вжиматься в тебя такую податливую и до безумия реальную, мечтая охватить тебя абсолютно всю, до самой последней клеточки, слившись в одно целое и неразрывное…
— Ты меня не просто сводишь с ума, — и уже хрипеть прямо в твои дрожащие губки, вдавливаясь быстро твердеющим членом до острой боли в разбухшей головке в твой живот и очень чувствительный лобок. Да у кого вообще после такого останется хоть капля здравого разума в голове? — А буквально… доводишь до ручки… И только попробуй сказать, что не чувствуешь того же. Что не ждешь, чтобы я тебя вые*ал прямо здесь и сейчас.
— Ты… ненормальный… — какое жалкое подобие на отпор, упереться в мою грудь немощными кулачками и даже жалобно всхлипнуть. Только не выглядишь ты сейчас на стопроцентную жертву насилия. Почему не кричишь и не отбиваешься? Почему в твоих глазах, кроме дрожащей пелены чуть набежавших слезок разрастается эта зыбкая дымка столь знакомого мне сумасшествия?
Потому что, да, моя девочка. Это такая же одержимость и такое же срывающее все блокираторы с тормозными колодками сладкое безумие, которыми пробирает до мозга костей и меня. От которых в голове лопаются бурным фейерверком жалкие остатки человека разумного, охватывая эрогенным пламенем как тело, так и ничтожнейшую сущность. Взрываясь остервенелой похотью и греховной пульсацией практически везде, где находятся нервные окончания — от спинного мозга и вплоть до кончиков пальцев рук и ног.
— Не больше твоего. Просто признайся… скажи мне правду. Ты меня хочешь?
Меня уже просто трясет. Я больше ни черта не вижу, не слышу и не чувствую, кроме своей Стрекозы. Она единственное в этом мире, на чем сосредоточено абсолютно все мое внимание, к чему тянется мое безвольное тело и кровоточащая уже который день подряд жалкая душонка.
— Хочешь, чтобы я тебя вые*ал? Я же вижу, что хочешь… Нет… — с исказившей мое лицо циничной ухмылкой я отрицательно качнул головой. — Не просто хочешь, а едва не кончаешь от одной только мысли об этом… Я же это вижу и… да… чувствую…
Сжав обеими ладонями твою маленькую головку, уткнувшись лбом в нежную переносицу… зачитывая прямо в губки свои бредящие заклятия…
Это сильнее нас. Этому невозможно противостоять. Оно и есть то, во что мы превратились далеко не вчера и не сейчас. В смертельную для любого из нас одержимость. В обезумевшую страсть и ничем не подавляемую похоть. В нечто большее, у чего не существует словесного определения. То, что является только нашим, общим, единственным в своем роде…
Ты всхлипываешь в мои губы мне в ответ, и меня срывает окончательно. Будто долгожданная звуковая команда, оглушающим выстрелом по нервам и перевозбужденным эрогенным точкам. Острая судорога бьет в головку члена, едва не взрываясь болезненным оргазмом, и я не выдерживаю. Накрываю полностью твой рот своим, прорываясь в его сладкую глубину атакующим языком. И плевать, что, скорей всего, его совсем недавно целовал мой отец или… того хуже… Ты брала им его полувялый пенис. Я просто это сделаю… Сотру ко всем херам собачьим каждый оставленный им след, каждую метку или попытку тебя заклеймить. Сейчас ты будешь чувствовать только меня. Сходить с ума только по мне… Я просто заставлю тебя все это пережить и прочувствовать. То, что ты МОЯ. ТОЛЬКО МОЯ.
И после этого скажешь, что я обманываюсь и сам себя накручиваю? Что весь твой недавний отпор не закончился вынужденным поражением? И ты цепляешься сейчас за мои плечи жадными пальчиками совсем не от желания раствориться в нашем обоюдном безумии и не отвечаешь на мой поцелуй столь же неистовым напором?
Хотя для нас и без того все другое кажется совершенно неважным — безумно далеким, за пределами недосягаемого никем и ничем нашего общего мирочка. Маленького клочка рая, ставшего средоточием нашего обоюдного существования. Только наши тела и слившиеся в одно целое сущности. Наши сомкнувшиеся в жадном поцелуе губы и не уступающие в откровенных атаках-погружениях языки, настолько глубоком и бесстыдном, что я уже готов был кончить лишь от одного твоего ответного толчка у меня во рту или еще более возбуждающего движения по моим воспаленным рецепторам.
